Курс - море мрака - [33]

Хочется верить, что предложенная здесь схема маршрута в значительной мере соответствует действительному пути Одиссея. По крайней мере, если прокладывать его на картах сегодняшнего дня.

"Аргонавтика", "Одиссея: и другие…

Знакомясь с эпосом об аргонавтах и с троянским циклом, трудно отделаться от мысли о том, что в глубокой древности существовал какой-то единый источник греческих эпических легенд — праэпос, если можно так выразиться[1]. Само собой разумеется, что ни о каком лингвистическом анализе здесь не может быть речи и приходится довольствоваться косвенными "уликами".

Сходство поэм Гомера и Аполлония заходит так далеко, что существуют даже "северные" пути возвращения как аргонавтов, так и Одиссея. Случайно ли это? Если да, то придется признать: совпадений в поэмах столь много, что случайность превращается в свою противоположность.

Странствия Ясона и Одиссея начинаются в северной Эгеиде. Один из районов поисков Одиссеевых стоянок — Черное и Каспийское моря, где побывали аргонавты (версию о посещении ими Каспия развивает, в частности, Эджертон Сайкс). И те и другие путешествовали на кораблях одного класса, если судить по количеству гребцов[2]. Упоминание же в числе аргонавтов Лаэрта, который к моменту возвращения Одиссея был еще жив, окончательно убеждает в небольшом временном интервале между событиями. "Арго" и корабль Одиссея были отброшены от Малей к заливу Габес. Аподлоний называет его Тритонидой, а Страбон добавляет, что на берегах Тритониды обитали лотофаги, знакомые и Одиссею. Аргонавты и Одиссей посетили одни и те же места, что едва ли можно объяснить простым совпадением: остров Кирки и остров сирен, Планкты (Симплегады) и Скиллу-Харибду, острова Калипсо и феаков, Крит и Северную Африку, реку Эридан и остров Гелиоса. Аполлоний упоминает и обитель Эола, в которой не были аргонавты, но побывал Одиссей, и острова Гефеста. Если верна наша атрибуция, то именно здесь, в стране лестригонов, Одиссей наблюдал "белые ночи" — отблески кузницы Гефеста, порожденные вулканическими извержениями. Как уже говорилось, Полибий был убежден в том, что Сицилию аргонавты посетили трижды. К такому же выводу пришли и мы.

Так не слишком ли много случайностей? Где та грань, за которой они превращаются в закономерность? А ведь их перечень можно значительно увеличить, если обратиться от географии к композиции.

И те и другие — единственные из смертных, которым удалось безопасно миновать остров сирен. И те и другие подвергались нападению великанов, бросавших в них скалы, и вышли из схватки с ними победителями. И те и другие на одних и тех же участках пути пользуются одинаковыми ветрами, посылаемыми Эолом. И те и другие отваживаются выйти в Море Мрака: для аргонавтов это Понт и Западное Средиземноморье, для Одиссея — только второе (если отбросить "океанскую" и "северную" версии его маршрута).

Здесь необходимо сделать небольшое отступление, чтобы предупредить недоуменный вопрос: разве родное Средиземное море греки считали Морем Мрака? Ведь они жили в нем, кормились им.

Оказывается, могли и считали. "Нашим морем" называли все Средиземноморье во времена Геродота, когда оно было уже хорошо изучено и обжито. Но за 2–3 столетия до того картина была совершенно иной. Еще разительнее отличия в географическом кругозоре были в гомеровскую эпоху, а тем более в период Троянской войны. Для малоазийских греков эпохи Гомера "пределом моря" считалась Греция (остров Эвбея). Вполне резонно предположить, что они смутно представляли себе, что находится за Пелопоннесом. Точно так же для пелопоннесских греков Морем Мрака было все, что находилось за "итальянским сапогом" на западе и за Проливами на северо-востоке. Воротами в Море Мрака и здесь и там служили Симплегады, грозившие гибелью любому живому существу. Это были именно ворота, а не жесткий предел; задача, поставленная богами, заключалась в том, чтобы суметь их пройти, а это было осуществимо только по достижении определенного уровня развития, обладании некоторой суммой навыков, знаниями, опытом. Возможно, не случайно как раз ко времени похода аргонавтов (условно, конечно) приурочивается и воздвижение Гераклом своих Столпов, которые он провозгласил новым пределом для морских странствий. Новым — не вместо ли Сицилии и Мессинского пролива? Пусть их населяли чудовища, но это были чудовища, уже знакомые грекам, это был для них пройденный этап. Это были уже не запредельные области ойкумены, а только ее окраина. Правда, доступная пока только для богоравных героев, незаурядных личностей.

А что мог почувствовать обычный мореплаватель, и от берега-то боявшийся оторваться, завидев стену дыма и огня в районе Липарских островов, по обе стороны которой бурлили стремительные водовороты, а скалы, не нанесенные на карту (тогда еще не изобретенную), каждый раз оказывались на новом месте? Конечно же, он счел бы это верным признаком предела ойкумены, за которым обитают разве что боги да всякие диковинные существа. Для греков героической эпохи восточные рубежи ойкумены чуть выступали за линию малоазийского побережья, северные — терялись где- то во Фракии, южные — в Северной Африке, а западные в лучшем случае совпадали с восточным берегом Италии. И в центре этой ойкумены лежал цветущий Крит — "пуп моря", остров Калипсо.