Курлышка - [12]
— Айдос! — окликнула Даша. — Погоди!
С Алтынай Даше даже здороваться не хотелось, но та остановилась и тоже её ждала.
— А, Даша, здравствуй. Вот видишь, уезжаем мы с Айдосом.
— Как? Вы вдвоём уезжаете? — оторопела Даша.
— Втроём. С маленьким. К дяде в аул Аксуат. Школа там есть, Айдос учиться будет, и мне трактор дают. Старой марки, не такой, как здесь, но что поделаешь…
Алтынай зябко куталась в серую пуховую шаль, и улыбка у неё была вымученная, жалобная.
— Вы тут поговорите с Айдосом, а я в магазин зайду.
Берёзовые листья качались в лужицах, как грустные кораблики, отплывающие неизвестно куда.
Айдос молчал, глядя исподлобья на Дашу.
— Когда вы уезжаете?
— Завтра.
— Погоди… — Даша побежала к мотоциклу и, стараясь не глядеть на Галю, достала из портфеля коробку с фломастерами.
— Неужели подаришь? — испугалась Галя. — С ума сошла! А чем мы будем рисовать?
Айдос спрятал руки в карманы, мотал головой.
— Не надо. Не возьму.
Но Даша сунула коробку ему под мышку и убежала. Гали уже не было, а папа заводил мотор.
— Молодец, что про соль напомнила. Я и позабыл, пришлось бы ещё раз ехать.
Даше вдруг захотелось плакать. Она задрала голову и часто-часто задышала носом.
Курлышка теперь жил в тёплой мастерской: журавли ведь не любят холодов, не зря они улетают на зиму в Индию. Журавлёнок уже не шарахался, когда к нему входили, понемногу привыкал к людям. Стоя на одной ноге, он терпеливо ждал, пока Даша сделает уборку, сменит воду в плошке. Потом подошёл к корытцу и стал неторопливо клевать мочёный хлеб.
— Курлышка, Курлышка, — сказала Даша, — Айдос-то уезжает… Ну, что же ты молчишь, Курлышка?
Вытянув шею, журавлёнок смотрел в окно. Там меж дождевых капель всё чаще пролетали незнакомые ему большие белые мухи…
Семь погод на дворе
Даша катала Николку на санках и жалела, что снегу ещё мало — чуть-чуть землю прикрыл, — санки подпрыгивали на мёрзлых комьях земли. Но к вечеру наползли тучи и повалили густые хлопья.
Утром Даша вышла на крыльцо и ничего не узнала. На дом, на сарай, на столбы зима нахлобучила голубоватые снежные шапки. Провода стали белые, толстые, пушистые. От крыльца к трансформаторам была прочищена тропа. Даша ступила на неё, и снег оказался ей выше пояса. Папа и мама обметали трансформаторы, очищали площадку. Даша знала: нельзя, чтобы на трансформаторах и возле них оставался снег. Если начнётся оттепель и потечёт вода, может выйти из строя всё оборудование. Вот почему Дашины родители почти не спали в эту ночь.
— Ты уж, Дашутка, там сама позавтракай, — сказала мама. — Чайник я вскипятила, вареники вчерашние разогрей.
До школы Даша в то утро добиралась в кабине трактора с бульдозером, который проложил дорогу до подстанции.
— Наделал делов этот снегопад, — говорил бульдозерист. — С трёх ночи дороги к фермам расчищаем. Ну ничего, зато для будущего урожая полезно.
На поля уже двигались тракторы — прокладывать борозды, насыпать снежные валы. Весной талая вода не сбежит просто так, в овраги, а впитается в землю, вспоит пшеничные тучные колосья. «Где-то, наверно, и тётя Алтынай сейчас выводит свой трактор, — подумала Даша. — Как-то им с Айдосом живётся на новом месте?..»
Место Айдоса за партой у окна оставалось пустым, а сегодня не пришёл и Тарас — видимо, заболел.
— Давай сядем у окна, — предложила Галя.
— Надо у Анны Матвеевны спроситься.
— А зачем? Она, конечно, скажет «нельзя», а так, может, и не заметит.
И Даша согласилась. Она села с левой стороны, где сидел Айдос, машинально пошарила рукой в парте, прежде чем положить туда свои книги. И вдруг пальцы нащупали бумажку, свёрнутую в тонкую трубочку. Что там такое? Даша развернула листок. «Я уезжаю, до свиданья».
— Что там? — заинтересовалась Галя.
— Да так, просто бумажка.
Кому же писал Айдос? Наверно, тому, кто сядет вместо него за эту парту. Он же не мог представить, что сядет именно Даша. И всё-таки ей хотелось думать, что эти грустные слова обращены к ней: «Я уезжаю, до свиданья».
Анна Матвеевна, конечно, сразу же заметила, что девочки сели у окна, но не стала их ругать: пусть уж посидят, если им так хочется. Однако на втором уроке учительница обратила внимание, что Даша смотрит не на доску, а в окно.
— Что ты там увидела, Даша?
— Я? Ничего… Сосульки, провода…
Ребята засмеялись.
— Не отвлекайся! — строго сказала Анна Матвеевна. — А то придётся вам с Галей пересесть на своё место.
А за окном творилось вот что. Солнце растапливало снег, холодный ветер тут же студил талые капли, и сосульки становились заметно длиннее и толще. И на проводах снег тоже уплотнялся, покрывался ледяной коркой. Очень плохо, когда провода обмерзают: подержат-подержат на себе ледяную тяжесть, а потом устанут и начнут обрываться.
На последнем уроке, перед самым звонком, Даша увидела, что возле школьной ограды остановился знакомый грузовик — это, папа за ней приехал.
— Мама там тебя ждёт не дождётся, — озабоченно говорил папа, крутя баранку. — На линии неспокойно, на подстанции дел невпроворот, а тут ещё Николка что сегодня учудил…
— Что такое? — встревожилась Даша.
— Самосвал у него под шкаф закатился, он и засунул туда голову, а вытащить не может, застряла голова-то. Хорошо, я ещё во дворе был, а ведь чуть по вызову не уехал. Мама выскочила на крыльцо: «Ой, Николка! Ой, Николка!» А больше и не выговорит ничего. Забегаю в дом — слышу, пищит где-то, а где — не пойму.
