Курдские сказки, легенды и предания - [8]

Важным элементом курдской речевой этики, как, впрочем, и фольклорного языка других народов, является употребление клятвенных фраз-формул (в том числе «да буду я жертвой за тебя», «да ослепнут мои глаза»), формул благопожелания («да благоустроится твой дом», «да простоит твой дом веки вечные», «да не разрушится твой дом от пушечного ядра» и т. д.) или формул, выражающих недовольство и проклятие («да сгореть твоему дому», «да будет вырван с корнем род твоего отца и твой тоже», «да переломится хребет твоего обидчика» и т. д.); происхождение этих формул также связано с определенными реальными обстоятельствами, когда говорящий в самом деле желал собеседнику бед и несчастий. Возникли эти формулы в древние языческие времена и сохранились в основном в прозаическом фольклоре и живой речи.

Увлекательная фабула, стремительное развитие сюжета (погони, битвы, схватки), неистощимая народная фантазия ― основные черты курдской волшебной сказки, как, впрочем, и многих других. Однако следует отмстить, что наряду с классическими, восходящими к древности сюжетами, в которых сохраняются эти черты (№ 1, 4, 12, 13 и т. д.), есть и более поздние, деформированные произведения, где опущены многие детали и повороты, а иногда и главные особенности сюжета, а также черты, характерные для традиционного сказочного жанра. В них сохранились только «осколки» традиционных сюжетов (см. «Змееныш», № 16, «Акль и Дунья», № 75, и др.). Это особенно свойственно вариантам сказок («Усуб и Гулизар», «Сын гавани» и т. д.).

Можно отметить и такую закономерность: подобные «осколочные сюжеты» записаны от молодых сказителей («Мирза Махмуд», № 2, «Змееныш», № 16, сказитель Шкое Муса, 37 лет; «Гасан и Гусейн», № 5, сказитель Надире Джалили, 34 лет). Олитературенный, деформированный сюжет сказки «Кнут» (№ 28) записан от информатора 37 лет (Заиле шейх Калаш).

Примером бытования сказки на позднем этапе, с элементами городской тематики, является «Али и Вали» (№ 79).

Использование современной лексики в повествованиях «о давно минувших днях» ― результат исторического развития сказки и современного восприятия сказочных происшествий. Лексика позднего времени встречается в сказках очень часто (швейная машина, карета, фаэтон, командир, стул, метр, литр, доктор, кофе и т. д.). Все эти особенности поздних сказок, видимо, отражают современный этап бытования народной сказочной прозы и, в частности, как было отмечено, связаны со снижением возраста сказителей.

Герои курдских легенд ― чаще всего так называемые святые или реально существовавшие люди: Муса (библейский пророк Моисей), Сулейман (библейский царь Соломон), Али ибн Талиб ― двоюродный брат и зять пророка Мухаммеда, Искандер Зукурна (Александр Македонский), Харун ар-Рашид, Гасан ал-Басран. Харун ар-Рашид, или «Халиф Багдада», мог проникнуть в курдский фольклор не только через литературу, но и в результате прямого общения арабов и курдов. И в отличие от идеализированного героя «Тысячи и одной ночи», здесь он предстает несправедливым и жестоким властителем. Его антипод ― мудрый и справедливый Балули Зана, которому посвящен цикл курдских бытовых — сказок.

Главным действующим лицом одной из легенд является Кёр-Оглы ― известный эпический герой, для многих народов Ближнего и Среднего Востока ― символ мужественности и справедливости. Что же касается героя другой легенды Гасане Басраи (Гасана ал-Васраи), то он был исторической личностью, считался последователем и преемником основателя религии курдов-езидов Шихади (шейха Ади)54. О Гасане ал-Басраи говорит Е. А. Беляев: «Ортодоксальное мусульманское предание выдвигает в качестве примерного мусульманина первого века хиджры маулу Хасана ал-Басри (ум. в 728 г.), сына раба, принявшего ислам». Далее следует сообщение, что Гасан ал-Басраи так истово исполнял религиозные предписании, что от долгого стояния на молитвах у него распухали и болели ноги, а от бессонных, проводимых и молитвах ночей глаза были красными55.

В бытовых курдских сказках показана та же борьба добра и зла, что и в волшебных, но протекает она на фоне реальных бытовых отношений. Те же сказочные герои ― крестьяне, пастухи, охотники ― живут и действуют в своем привычном и обжитом мире.

В бытовых сказках более четко обозначено социальное неравенство, да и сказочные персонажи обретают черты живых людей. Так, падишах бывает и глуповат (№ 190). Если в волшебной сказке положительный герой, не желая быть узнанным, принимал внешний облик плешивца, то здесь плешивец выступает в роли главного герои. Он обычно мудрее и справедливее самого падишаха (№ 103), хотя в ряде бытовых сказок показан «справедливый падишах», т. е. такой, каким бы его хотел видеть народ (№ 109, 110, 125).

Наиболее значительная особенность бытовой сказки (еще ощутимее она в раздело притч и анекдотов) ― это своеобразное отношение сказочного героя к богу. При частом, чуть ли не постоянном упоминания бога и при ссылках и уповании на божью волю и могущество в сознании курда бог (худэ) ― точно такой же человек, как и он сам, с такими же достоинствами и слабостями, и сказочный герой обращается за помощью к богу только тогда, когда исчерпаны все остальные средства достижения цели: иногда бог выручает его, а порою и нет. Примером может служить сказка об удачливом бедняке (№ 101), мораль которой ― в обычной житейской мудрости: «Бог-то бог, но и сам не будь плох». Столь приземленное восприятие бога влечет за собой и соответствующее отношение к служителям культа ― без почтения и с насмешкой. Острый антиклерикализм звучит в сказке «Пусть кричит» (№ 198).