Куприн: Возмутитель спокойствия - [60]

Перед отъездом из Петербурга Куприн заявил корреспондентам, что хочет начать новую жизнь на новом месте, что не желает больше быть писателем, мол, это стало профессией, магия ушла и т. д. А если и будет писать, то по нескольку рассказов в год, и то для детей: «В этом направлении я бы, пожалуй, приблизился к характеру рассказов Киплинга»[226]. В то время он болел Киплингом и проштудировал его настолько хорошо, что в конце ушедшего 1908 года напечатал в «Современном мире» (№ 12) критическую статью «Редиард Киплинг».

Думается, без влияния «собачника» Киплинга вряд ли Куприн написал бы столько рассказов о собаках. «О пуделе» — лишь один из них. Это умилительная миниатюра о маленьком песике, которому исполнился год и в нем проснулось сознание. Он обожает бегать за экипажами, пытаясь укусить лошадь за ноздрю, и недоуменно спрашивает хозяина: «...отчего колесо вертится? Зачем я существую на этом свете?» Позже Куприн расскажет, что в Житомире приманил еще и некоего кобеля по имени Мистер Томсон, и в том, как он приглашал его сбежать от законных хозяев, тоже не обошлось без Киплинга: «Мистер Томсон, не угодно ли вам прогуляться?.. По пути мы можем встретить маленькую беленькую домашнюю кошечку. Попробуем ее укусить» («Чужой петух», 1912).

С этой свитой Александр Иванович являлся даже в местный театр:

«На театральных представлениях в ложе Мистер Томсон дремал у меня на коленях, но Негодяй почему-то считал нужным вмешиваться в актерскую игру, и, главное, в самые неподходящие, в самые трогательные моменты. Он не мог терпеть, ежели кто-нибудь кого-нибудь обижал. Он считал своим долгом вступиться за слабого. Но тогда приходил господин околоточный надзиратель и говорил:

— Господин полицмейстер просит уйти Негодяя, а вместе с ним и его хозяина» («Чужой петух»).

Господин полицмейстер вообще присматривался к Александру Ивановичу. Россия читала и переваривала «Яму», вышедшую 25 марта 1909 года в сборнике «Земля» (книга 3). Не зря Куприн «охотился» по всему городу за газетами: рецензии шли потоком. И странно ли, что после их чтения он запивал: положительных среди них почти не было. Повесть принесет Александру Ивановичу столько огорчений, что он лишится сна и закончит 1909 год в лечебнице для нервнобольных.

Скандал получился вполне, но не такой, как после «Поединка». Сравнивая «Яму» с «Поединком», критики хватались за голову: как низко пал революционный разоблачитель армейских беспорядков, до какой пошлости! Был в хоре возмущенных голосов и другой оттенок — ирония. Ну как не ухмыльнуться, когда «обличает» нравы человек, известный собственной безнравственностью, завсегдатай тех же публичных домов, кабаков, бросивший жену и дочь и живущий с гувернанткой дочери...

Так, в иллюстрированном приложении к «Новому времени» появилась характерная карикатура: Куприн старается выползти из глубокой ямы с вывеской «Ресторан», его тянут вниз крепкие руки. Подпись: «А. И. Куприн тщетно пока старается выбраться из своей “Ямы”, чтобы написать 2-ую часть» (художник Пьер-О). Киевский критик Войтоловский, который некогда одним из первых воспел «Поединок», на сей раз констатировал, что «Яма» не вносит ничего нового в литературу о проституции и значительно уступает «Заведению Телье» Мопассана или рассказу Горького «Васька Красный». Газета «Речь» устами Корнея Чуковского уличала автора: «Если бы Куприну... и вправду был отвратителен этот “древний уклад”, — он сумел бы и на читателя навеять свое отвращение. Но... он так все это смакует, так упивается мелочами... что и вы заражаетесь его аппетитом»[227]. Ерничало «Новое время», издеваясь над эпиграфом повести: «Знаю, что многие найдут эту повесть безнравственной и неприличной, тем не менее от всего сердца посвящаю ее матерям и юношеству» (выделено Куприным. — В. М.). Приложение к газете поместило карикатуру: над выгребной ямой столкнулись Куприн и свинья:

«— А преаппетитные помои!

Куприн. Проваливай, проваливай! Это для матерей, дочерей, для юношества!»[228]

Критик «Нового времени» не без оснований задавался вопросом: каким образом может перевоспитать проститутку Любу студент Лихонин, о котором сказано, что он «по убеждениям анархист-теоретик, а по призванию — страстный игрок на бильярде, на бегах и в карты, игрок с очень широким, фатальным размахом»?[229] Поэт-символист Борис Садовский (Садовской) саркастически интерпретировал эпиграф к повести: «Матери и юношество! Читайте “Яму” смело, не опасаясь нареканий в безнравственности и неприличии. Это гениальное творение написано мною для вашей пользы». Утверждал, что Куприн прекрасно просчитывает своего читателя, охочего до «пикантного чтения»: вставляет нецензурные слова, казарменный юмор... И резюмировал:

«Весь г. Куприн состоит из трех элементов: ученического малевания “с натуры”, семинарского резонерства и смакования всевозможных жизненных уродств. <...> Начав совершенно слабым “Поединком”, имевшим злободневный успех “обличительного” произведения, г. Куприн высказался в этой повести весь, уложив туда целиком свой наивный и небольшой талантик. <...>

В “Яме” г. Куприн в последний раз собрал в кучу все, что у него оставалось за душой. Получился опять тот же “Поединок”».