Купавна - [82]

Нелепо погубил себя Петр Николаевич!.. Есть на свете дураки и дуры, которые травятся, вешаются, стреляются, делают с собой все, что может взбрести в больную голову. Он же, Петр Николаевич, был совершенно здоров! Но лишил себя жизни во имя науки, в интересах всего человечества, чтобы уменьшить его смертность. Нет, это нечто сверх науки! Он ввел себе в печень раковую клетку, чтобы испытать свой препарат. Можно было бы испытать препарат на животных. Но то животные!

Иные «светила» ведут научные исследования, порой не щадя себя, чтобы хватать с неба звезды ученых степеней. Орлов же поставил на карту собственную жизнь, чтобы скорее открыть путь к спасению людей от страшной болезни. Человек этот успел оказать неоценимую помощь многим больным, возвращая их в строй, когда они, по заключению так называемых светил науки, были безнадежно обречены, жизнь едва теплилась в них.

Жена Петра Николаевича Людмила рассказывала мне: «Когда я узнала о том, что Петр Николаевич уже произвел эксперимент, и когда было поздно что-либо предпринять, с моей стороны, он заявил, ничуть не жалея: «Человек всегда находится перед выбором решений, но всегда надо думать, близок или короток путь к цели; а главное, по какому бы пути ни пошел, надо быть верным своим стремлениям, не колебаться».

Тебя, как представителя медицинского мира, дорогая Гриппа, безусловно заинтересует, что это за препарат Орлова и как этот замечательный человек работал над ним. Постараюсь описать все, что мне стало известно со слов Николая Васильевича.

Кто-то в роду Петра Николаевича занимался народной медициной — лечил ядом и жиром змей. Неизвестно, кто именно передал Петру Николаевичу это умение. Но Николай Васильевич заверяет, что лично сам он, и не один он, испытал на себе мази Орлова еще в начале войны, когда тот был военфельдшером. Заболевания кожи, пулевые и осколочные ранения излечивались намного быстрее с помощью изготовленных Орловым мазей из змей.

С тех пор прошли многие годы.

И вот новая проблема — печень!

Не удалось решить эту проблему Петру Николаевичу как раз в то время, когда ему приготовили для проведения дальнейших опытов специальную лабораторию в Ташкенте.

«Петр Николаевич скончался 26 похороны среду — Люда». Такую телеграмму получил Николай Васильевич Градов от жены своего друга, к которому все собирался приехать, но никак не мог из-за своих неотложных дел. Не тебе рассказывать о них, всюду он считает нужным поспеть. В общем, забот полон рот. И главное, не устает. А я вот устаю. И тянет к домашним делам. Мечтаю, чтоб прибавилось наше семейство…

Наша сельская библиотека все пополняется благодаря стараниям Николая Васильевича. Заказали дополнительные стеллажи. Пыталась уговорить Николая Васильевича передать в библиотеку книги с дарственными надписями, обращенными к Петру Николаевичу. Упрямится, говорит, что это передано ему Людой, женой Орлова, в знак памяти о фронтовом друге.

Очень обеспокоена здоровьем Николая Васильевича. Особенно резко ухудшилось оно после телеграммы о смерти Орлова.

Это произошло на квартире Николая Васильевича в Херсоне. Тогда я пришла к нему впервые. Какие-то дела задержали меня в городе до самого вечера, последний автобус в направлении нашего села давно ушел.

В тот вечер Николай Васильевич обещал быть у себя дома, и я направилась к нему. Хотелось увидеть его в домашней обстановке. В нашей сельской библиотеке он порой допоздна засиживался. Люблю наблюдать за ним: когда читает, словно отключается от всего окружающего, прикладывая к губам карандаш или ручку. Потешный такой…

Уже возле самого его дома хлынул ливень, и в подъезд я влетела вся мокрая с головы до пят… Он встретил меня на пороге, проявляя еще одну из своих самых маленьких слабостей: то сдергивал, то обратно напяливал на нос очки. «Вы… Ко мне?!» «Николай Васильевич, вы же сами дали мне свой адрес», — смутилась я. «Извините, но как добралась?» — «Пешком… Ведь и вы любите… пешком». Он напустил на себя суровость, но голос радостно дрогнул: «Выпороть вас мало!» — «Не надо… Видите, без того наказана — промокла вся».

Боже мой, как тут Николай Васильевич всполошился! Не зная, какую одежду предложить мне, чтобы я переоделась в сухое, он забегал по квартире, открывая настежь шкафы, в которых ничего не было, кроме книг. И вообще в двух комнатах убого, слишком скромно. В одной — старый-престарый диван. Николай Васильевич на какую-то секунду присел на него, чтобы, очевидно, собраться с мыслями, где все-таки раздобыть подходящую для, меня одежду, пружины дивана ойкнули. И тут же жалобно мяукнула кошка, опавшая на диване. «Цыть ты! — погрозил ей пальцем Николай Васильевич и, забыв про одежду, принялся объяснять: — Диван — подарок одного товарища. Удивительно, вся мебель в его квартире сгорела, в войну конечно, а диван уцелел. Товарищ получил новую квартиру, диван ненужным оказался… А Мурочка три раза в год котится, хлопот с ней! Но все-таки живая душа…»

Он, очевидно, тяготился одиночеством. Странно, почему не женат? В молодости он, видать, был очень красив. Да и сейчас… Право, Гриппонька, не ожидая того, я залюбовалась им. А он, робея под моим взглядом, горячо произнес: «Ума не приложу, что с вами делать?!»