Купавна - [78]

У меня не хватило решительности первым начать разговор. Агриппина Дмитриевна почему-то тоже тянула с его возобновлением. Лишь после, сняв с ног туфли, подала голос:

— Видите, и у меня склерозик начинается: забыла переобуться, а эти, новые совсем, не растоптались, жмут… Итак, извините, на чем же мы остановились?

Я думал о Петруше. Мальчик, с вытекающей из уголка рта струйкой слюны, как бы продолжал стоять перед моими глазами.

— Надеюсь, Свирид Карпович ни в чем не виноват, — наконец решился сказать я. — Ведь с Верой Павловной…

— Вот-вот! — воскликнула Агриппина Дмитриевна. — Я поняла вас. Да, более всего я виновата, что мои дети растут неполноценными. К несчастью, слишком поздно я поняла, что мне нельзя, противопоказано иметь детей. Никогда не посмею еще раз выйти замуж…

На шее у нее вновь затрепетала голубенькая жилка.

— Но совсем недавно вы готовы были сойтись с первым мужем, — не пощадил я ее. — И у вас могли быть еще дети.

Агриппина Дмитриевна пнула ногой свою модельную туфельку, которая отлетела в траву.

— Была бы очередная беда, — сокрушенно ответила она и продолжала, потихоньку успокаиваясь: — Я давно испытываю необходимость с кем-либо поделиться своими наблюдениями. Ведь, может быть, я ошибаюсь… Пусть вы будете первым, кому я решилась все-все рассказать… о своей личной беде.

— Догадываюсь… Может быть, о бедах?

— Пусть так.

Она говорила раздумчиво, запинаясь и смущаясь, но с возрастающей убежденностью:

— Прежде всего, об этой маме… О Клавдии Поликарповне… Люблю ее… как няню… Что же касается Алексея Феофановича… Если бы я знала свое прошлое и прошлое моих родителей, то ни за что бы не допустила с ним близости. И со Свиридом Карповичем, и вообще ни с каким мужчиной… Я не могу простить вины так называемой тетушке и названной маме моей, скрывающих от меня тайну моего рождения… Я говорю жестко, как врач… Где я появилась на свет? В каких условиях жила моя мама, когда носила меня в себе? Лишь совсем недавно на некоторые из этих вопросов пролился свет. Вы лично собрали соответствующие документы и показали их мне. Хочу верить, что лишь в связи со своей неосмотрительностью, быть может, или слишком горячей любовью к какому-то мужчине Евдокия Сидоровна, то есть моя мать, допустила беременность. Известно, какая жизнь окружала партизан. Как медик, Евдокия Сидоровна не имела морального права, не глядя вперед, допускать роковую близость ни с каким мужчиной. Не напрасно мы даже сейчас, в мирное время, даем советы мужьям и женам: оберегайтесь при зачатии новой жизни от всяких потрясений и дурных привычек, берегите будущих ваших детей, думайте, каково им будет с вами, а вам с ними… Наконец, я так и не знаю, кто был мой отец, какой он по своим склонностям. Нынче я знаю одно: факт — есть я. Но какая есть я?.. С детства была стрекозой, попрыгуньей, так называемой «умницей», то есть обладала ненормальным талантом причинять себе и людям зло, особенно тем, кто наиболее благоволил ко мне. Тот же Алексей! Или Свирид Карпович! Оба они любили меня настоящей большой любовью, преданной и неизменной. А я чем заплатила?.. Знаю, Свирид Карпович до сих пор любит меня и, наверное, вернулся бы ко мне, позови я его. Но разве это можно позволить?! Нет, нельзя. И не только потому, что мне от рождения не положено иметь потомство, но и в силу того, что пришла такая пора… Прежде всего, хочу остаться порядочным человеком по отношению к нему и его Вере Павловне. Сделав ему плохо, я готова нести тяжкий крест… И я благодарна Вере Павловне за то, что она создала для него нормальные семейные условия, благодаря которым он делает так много полезного для общества. При мне прежней Свирид Карпович не имел бы такой возможности… Странная ассоциация! — воскликнула она, усмехаясь. — Достаточно мне всего лишь подумать о Свиридке, как разом возникает ощущение его первого поцелуя — влажный холодок зубов, бр-р-р!.. Хорошо, что Свиридка не из ревнивцев.

Мне стало неловко за нее — за вспышку такой интимной откровенности. Я хотел выговорить ей, но тотчас почувствовал вблизи постороннего человека.

Тетушка Ирма вышла из-за беседки тихо, крадучись — явно подслушивала. Она подошла к Агриппине Дмитриевне и что-то начала шептать ей на ухо.

— Хорошо! Все обойдется хорошо, милая тетушка! — нарочито громко произнесла Агриппина Дмитриевна. — Спасибо, иди. Мы скоро придем.

Дородная тетушка Ирма оставила нас не сразу. Прежде чем уйти, она уставилась на Меня, оглядывая тщательно, с ног до головы, отчего мне стало совсем не по себе. Взгляд ее мгновенно изменялся в зависимости от того, как она смотрела то на меня, то на Агриппину Дмитриевну: на меня — с подозрительностью, на нее — с чувством умиления и любви. Видать, в ее сознании просто не находилось места для оценки самой себя, как она выглядит со стороны. В глазах такая сила, что можно было поверить: эта женщина не только защитит свою любимицу, но и сторицей воздаст всякому, попробуй только кто ее обидеть.

— Мне бы глоточек водички, — невольно попросил я.

Агриппина Дмитриевна весело прищурилась:

— Угости своим морсом, тетушка! — И обратилась ко мне: — Тетушка умеет готовить изумительные напитки.