Купавна - [70]

Все бы хорошо, да к тому времени со здоровьем у меня стало совсем плохо. Поневоле запросил помощи. Отлежался в госпитале, а после — в обкомпарт. Прямо к первому секретарю попал. Посмотрел этот добрый человек во фронтовой гимнастерке на меня, горестно покрутил головой и сказал: «Что ж, придет время — люди будут смотреть на нас как на музейную редкость. Ну а пока направим мы тебя в охрану самой истории. Пойдешь в краеведческий музей. В степи нашей не счесть памятников. Вот и присматривай за ними с коммунистическим сознанием: культура народа определяется тем, как он относится к своему прошлому. Это — раз. А второе: силенок тебе прихлынет на степном воздухе, среди пахучего ковыля».

Если бы я не повстречался с Салыгиным, то, может быть, не вспомнил бы эту запись Градова, как мне казалось, излишне субъективную. Потому и пересказал ее с тяжелым сердцем.

— Смените гнев на милость к Градову, — сказал Владимир Иннокентьевич. — Это боль его сердца. Она, такая же боль, и в моем сердце. Сожалею, что в те послевоенные первые годы не имел с собой кинокамеру. Надо кое-кому напоминать, что пришлось пережить людям. Хотя бы и здесь, в Суздале… Были девочки-сироты из колонии малолетних, которая помещалась здесь после войны. Девочки напоминали слепых котят. Тыкались кто куда и во что попало, в мир преступности попадали. Потом, когда глаза раскрывались, говорили: «Спасибо добрым людям! Нам повезло встретиться с ними». По правде сказать, были и совсем безнадежно искалеченные, неисправимые… В общем же… В общем делал свое дело сплоченный коллектив воспитателей, большинство из тех, кто прошел фронт, но перестал быть годным к строевой службе. Это были замечательные педагоги и настоящие друзья девочек.

Владимир Иннокентьевич посмотрел на меня:

— Где решили остановиться? Я — в гостинице.

— И я с вами.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Тут и приключилась забавная «карасиная» история.

В старой гостинице за перегородкой, в закутке, отведенном для дежурного администратора, спорили две женщины. У одной широкое загорелое лицо свидетельствовало о крепком здоровье: в молодости, надо полагать, была хороша собой. Другая рядом с ней выглядела пожилой и увядшей, хотя, судя по голосу, была гораздо моложе другой спорщицы. Тонкий хрящеватый нос и неспокойные черные глаза придавали ей недобрый вид.

— Мест нет! — категорически объявила она. — Какой может быть разговор о местах, если в наш город такой бешеный наплыв туристов?

Она куда-то спешила. Тут же вышла к нам с Салыгиным в вестибюль, спрятала лицо в носовой платок и, раздраженно хлопнув дверью, исчезла на улице. Мне ничего не оставалось, как начать переговоры со второй женщиной. Владимир Иннокентьевич, безнадежно махнув рукой, отошел в сторону и уткнулся в газету, забытую кем-то на столике.

Между тем и эта администраторша ответила мне категорически:

— Ведь слышали же: мест нет.

— Какая интересная информация, — подошел к нам Салыгин. — Послушайте: «История с продолжением. Месяц назад мы рассказывали удивительную историю, которая случилась в Александринске — на Сахалине с рабочим мясокомбината М. П. Качесовым. Возвращаясь с работы во время сильной бури, Михаил Петрович уже возле самого дома почувствовал, как его что-то ударило по лицу. Нагнувшись, он увидел в потоке воды… карася. Как он попал на городскую улицу? Метеорологи предполагают, что карась-путешественник был занесен шквальным ветром из озера, расположенного в нескольких километрах от Александринска по ходу движения тайфуна. Но на этом не кончается история с «летающей» рыбкой…»

Администраторша насторожилась. В любом человеке живет неистребимое желание знать больше, чем он знает. Владимир Иннокентьевич, искоса поглядывая на администраторшу, читал далее:

— «Вскоре в редакцию газеты «Советский Сахалин», где впервые была опубликована эта история, пришло письмо из Мордовии. «Дело в том, — пишет житель Саранска, — что почти тридцать лет назад я служил в Александринске в одном взводе с Михаилом Петровичем Качесовым. Все те годы мы с ним дружили, а потом, после демобилизации, я потерял его след. Не тот ли это человек, с которым я пять лет ел солдатскую кашу из одного котелка?..» Сотрудники редакции позвонили в Александринск, пригласили к телефону М. П. Качесова. Качесов и Елисеев действительно вместе служили. Что ж, друзья будут долго помнить карася, который помог им встретиться после тридцатилетней разлуки».

Лицо женщины просветлело.

— Уговорили! Сделаем даже почти невозможное… Меня зовут Мария Осиповна, фамилия — Огородникова, — сказала она. — А кто из вас Качесов, а кто Елисеев?

Владимир Иннокентьевич смущенно улыбнулся ей:

— Поверьте, эта газетная информация попала мне на глаза совершенно случайно. Здесь нет никакого умысла.

— Вот поэтому я и хочу вам помочь… через почти невозможное.

— Благодарствуем, — сказал Владимир Иннокентьевич. — А Качесов и Елисеев, пожалуй, еще в пути. Посудите, далеко ехать — Мордовия и Сахалин…

— Ладно, караси-путешественники. Говорят, не тот пропал, кто в беду попал… — И опять пообещала: — Что-нибудь придумаем.

— Мария Осиповна, дорогая! Сделайте одолжение. Век будем помнить, — заверил я.