Купавна - [63]

— Хорошо. Мы с ней вдвоем постараемся.

Шеремет крепко пожал мне руку, пожелал всех благ.

Больная встретила меня широко раскрытыми, испуганными глазами, будто увидела во мне свою предрешенность. При скудном свете горящей плошки лицо ее выглядело серым. И я почувствовал себя в неопределенном положении: зачем пришел?.. Люди с таким взглядом, как у этой женщины, в помощи не нуждаются. Что за игру затеял со мной Шеремет?

— Как ваше самочувствие, милая? — все же, побужденный чисто врачебной привычкой так обращаться к больным, спросил я. И удивился своему голосу. Наверное, даже покраснел, потому что еще ничего не понимал. И, лишь услышав ее стон, приказал себе: «Хорошо подумай, доктор! Чего хочет капо? И кто она?»

…Какую прелестную девочку пришлось мне принять! Тихая, спокойная. С первым глотком воздуха она будто поняла, что появилась на свет в очень страшном месте, что мать ее в опасности, вокруг — враги, поэтому нельзя подавать лишнего звука, лишь пускала из чуть приоткрытого рта пузырчики да причмокивала губками, когда просила грудь. И кормилась молча, но с большим прилежанием… Даже натрудила себе мозольчик на нижней губке.

Я посматривал на нее и думал: «Должно быть, умница вырастет из нее». И чувствовал в душе боль: прожил с женой немало лет, а детей не было. Тогда у меня и созрело решение: спасти ребенка, несмотря ни на что!

Капо несколько раз порывался пройти к ней за ширму, но я не разрешал, ссылаясь на то, что больную еще нельзя беспокоить, и он послушно удалялся.

Молодая мать пугалась его гулких шагов, даже теряла сознание… А может, притворялась?

Я не верил, что капо искрение хочет спасти ей жизнь. И в то же время… Здесь рожали и другие женщины. Они рожали прямо в бараках, умирали там, не получая медицинской помощи. А вот к Евдокии Гончаренко такое необычное внимание: отдельный закуток, и медикаменты, доставляемые капо Шереметом по первому моему требованию, и перевязочные материалы, да и я сам постоянно интересовался состоянием ее здоровья… Она врач. Помогла ли она кому здесь?.. А может, она подставное лицо? Но ножевая рана в боку? Не месть ли это ей за предательство? Почему она тогда страшится встреч с капо? Сомнения грызли меня… В лагере находилось много больных. Они нуждались в моей помощи. Однако меня, как бывало, уже не посылали к ним. На мой вопрос, почему так, капо сказал, что за все в ответе он один.

Шеремет, казалось, втянул меня в негласный сговор с ним. Если так, то с какой целью? Не боится даже Кнака, о чем в самом начале история с Гончаренко предупредил меня.

— А что же Кнак? — спросил я.

— О, появился кое-кто повыше Клыка! — хитро подмигнул капо. — Жизнь Дусеньки перестала быть в его зависимости.

— А в чьей же?

— Помолчи, док. Мы еще разделим с тобой каштаны в прекрасной Одессе…

Я начал понимать, что моей подопечной интересуется кто-то вне лагеря, во власти которого, вероятно, находится и тот же гауптман Кнак; быть может, и Шкред успел выйти из его подчинения?!

К тому времени Гончаренко успела привыкнуть ко мне. Я даже как-то намекнул ей о возможности нашего побега, как только она окончательно станет на ноги. Потому и передал ей последний разговор с капо.

— Я знаю, гестапо намерено завербовать меня, — призналась Дуся. — Такой разговор уже состоялся перед тем, как мне оказаться здесь. Но ничего у них не выйдет, пусть я умру от самых тяжких пыток. Жаль вот малютку. Не следовало ее рожать.

— Что же делать? — растерялся я.

— Постарайтесь сохранить ей жизнь, — в полном сознании и с проникновенным спокойствием рассудила она. — Когда меня уведут отсюда, то я уже не вернусь. Но победа наша близка. И я вам верю. Я дам вам адрес, по которому вы явитесь вместе с моей малюткой, если вам удастся бежать. Не бойтесь, там надежные люди.

— А если их уже схватили, как и вас? — усомнился я.

— В таком случае вам терять нечего.

— Даю вам слово!

Большего я не мог обещать.

Шли дня. Однажды я застал за ширмой капо Шеремета. В руках его был золотой портсигар.

Подав мне знак молчать, капо открыл портсигар, передал его Гончаренко.

— Взгляни, Дусенька, на фото. Это она, моя Регинушка. Видишь, я не расстаюсь с ней!.. О, я трижды проклял всех коммунистов! Они обвинили Марту Густавовну и Авеля Стеновича в измене Родине. С ними вместе расстреляли и Регинушку… Расстреляли мою любовь!

Будто набросив на лицо маску, Шеремет стал неузнаваемым. Боже мой, что же это за человек?! Я знал о его изуверствах, а тут он взял на вооружение еще обман и коварство!

Ранее я рассказал Дусе о том, что было мне известно из откровения капо о гибели ее подруги и родителей. Только потому, пристально и строго посмотрев на фотографию, Гончаренко глянула и на меня: мол, где же правда?

Я замотал головой.

Закат пламенел в зарешеченном окне. И лицо Дуси зарозовело не то от солнечных лучей, не то оттого, что, замотав головой, я подал ей знак не верить Шеремету. Губы ее заметно вздрагивали.

— Регинушка! — наконец всхлипнула Гончаренко. — Купавушка наша…

От волнения я затоптался на месте.

— Не топайте, док! — прикрикнул капо. — Из вас бы никогда не вышел порядочный моряк… Даже при ловле раков вредна несдержанность.