Купавна - [34]

Совсем по-граждански выглядел рядом с Чаевским комиссар батареи старший политрук Салыгин: и звезды на рукавах, и шпалы в петлицах не казались столь впечатляющими, как знаки воинского звания «капитан» комбата — те же шпалы рубинового цвета и нашивки в виде галок из золотой тесьмы на рукавах. Оба они, комбат и комиссар, вроде бы и равны по-служебному положению, но, войдя в канцелярию, я, приняв стойку «смирно», обратился к Чаевскому:

— Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу старшему политруку!

— Вольно! — ответил комбат.

Видать, они были заняты каким-то очень важным разговором. Капитан Чаевский положил руку на головку снаряда и, точно меня не было, повернулся лицом к Салыгину.

— Безусловно, покоряя западные европейские государства, Гитлер непременно постарается наложить лапу и на Польшу, — продолжал говорить комбат. — Нам ничего не остается, как скорее оказать помощь нашим западным братьям — украинцам и белорусам.

Надо думать, этими словами комбат как бы подвел итог происходившей беседе, потому что тут же бросил мне:

— Обращайтесь к товарищу старшему политруку.

Я шел в канцелярию, чтобы рассказать о Степане и о том, что я далеко не умница. Только и всего. Но услышанное о Гитлере приглушило мои намерения.

— Неужели воевать пойдем, товарищ старший политрук? — вырвалось у меня.

Комиссар батареи от удивления вытянул шею.

— А что, если нам навяжут войну, будем воевать, — сиплым «гражданским» баском ответил Салыгин. — Затем и служим в армии. Разве иначе думает отделенный командир Градов?

— Никак нет! — подтянувшись, бойко ответил я.

Салыгин поднялся из-за стола, сделал шаг ко мне. Сейчас погладит меня по голове и скажет свое «умница».

— Но вы, командир отделения Градов, пришли сказать что-то другое? — спросил он.

— Так точно!

— Ну так рассказывайте, ангелочек.

Любил старший политрук Салыгин в хорошем расположении духа называть бойцов ангелочками. Но мог и к черту послать. Подобная линия поведения в обращении с подчиненными не укладывалась ни в какие параграфы Дисциплинарного устава. Однако к этой странности привыкли почти все командиры и политработники, разные по званию и должности, а мы, проходящие срочную службу, даже радовались. У меня лично появлялось чувство, будто я прожил с этим простым человеком вместе большую жизнь, всегда хотелось открыть ему самые сокровенные тайнички своей души. Он умел наладить контакт с каждым из нас в любых обстоятельствах: по делу кого похвалит, а иного и к черту пошлет. И тут наладил со мной беседу с этого самого «ангелочка»: я рассказал все о Степане, о нашей давней дружбе, о его авторитете среди красноармейцев. Рассказал и о том, что приключилось с Региной.

— О твоей девушке мы уже наслышались, — заключил комиссар. — Написал нам Иван Абрамович Назаров. С хорошим, надежным человеком твои разведчики подружились. Мы тут с комбатом думали, чем тебе помочь. Как раз сегодня говорили, и ты тут как тут, сам явился. Что ж, в те края командировочку дать не можем. Да и нечего тебе там делать: чужая жизнь — потемки. Но быть по сему: в краткосрочный отпуск съездишь. Домой, конечно. С родителями повидаешься, и отляжет от души. Родине нужны воины крепкие духом. Вот и поезжай… в сентябре.

От неожиданной радости у меня перехватило дыхание. Я выпалил что-то в знак благодарности, но, вдруг вспомнив о цели своего появления в канцелярии, с придыхом спросил:

— А как же с красноармейцем Бездольным? Нам бы вместе с ним…

Салыгин, широко раскрыв глаза, уставился на меня, потом перевел взгляд на Чаевского:

— Петя!

— А ты что думаешь, Володя? — спросил комбат. — Нам это надо поиметь в виду.

Я диву дался: «Володя», «Петя»! Может, и они друзья о детства?

Между тем Салыгин, неопределенно пожав плечами, бросил Чаевскому:

— Ты же знаешь, у меня нет заместителя.

— Не волнуйся, — повернулся ко мне комбат. — С Бездольным будет отдельный разговор.

Спустя немного времени перед строем дивизиона был зачитан приказ о присвоении Степану звания замполитрука с назначением на соответствующую должность в нашей батарее. На рукавах выданной ему новой, с иголочки гимнастерки были нашивки в виде красных звезд, а в петлицах по четыре алых, сверкающих треугольника. Он стал старше меня по воинскому званию. Мне показалось, что и ленинская комната, за порядок в которой Бездольный нес личную ответственность, словно заиграла. В ней появились обновленные стенды с вырезками из журналов и газет о достижениях науки и техники. Здесь начали проводиться часы пытливых и любознательных, всевозможные викторины, конкурсы, встречи с трудящимися города и ветеранами гражданской войны. Мероприятий проводилось много, одно интереснее другого.

Я радовался успехам Степана, готовился к поездке домой, со дня на день ожидая приказа по полку о предоставлении мне краткосрочного отпуска. И вдруг в раннее сентябрьское утро, еще не было шести часов, дневальный крикнул:

— Ба-а-атарея!.. Бо-о-оевая тревога!!!

Мы знали, что 1 сентября 1939 года гитлеровская Германия напала на Польшу. Буржуазно-помещичье правительство Польши вскоре бежало в Румынию, оставив на произвол судьбы народ и страну, которых оно своей недальновидной политикой довело до национальной катастрофы. Гитлеровцы оккупировали Польшу.