Культуры городов - [99]

Шрифт
Интервал

Однако это не та картина, которую хотели бы видеть местные политики и Комитет по архитектуре, региональному и городскому развитию (RUDC). Черная культура им нужна только в сочетании с экономическим подъемом. Они хотят, чтобы 125-я улица стала похожа на торговые улицы других районов. Их модель розничной торговли воплотилась в «Mart 125»: пространство, доступное с улицы, но не под открытым небом, нечто среднее между базаром и торговым центром. И действительно, два этажа лавочек в «Mart 125» площадью от 6 до 12 квадратных метров каждая привлекают оживленную толпу покупателей. Их товары не слишком отличаются от тех, что продаются на улице. В ресторанах на втором этаже подают карибскую, негритянскую и вегетарианскую еду. На первом этаже два книжных, один из которых принадлежит «Нации ислама». В африканских лавочках продаются ткани и одежда. В ожидании клиентов хозяева лавочек сидят за швейными машинками. Одна из двух шляпных лавок помимо фирменных шляп предлагает «персонализированные» головные уборы, на которых покупатели могут поместить надписи собственного сочинения. Однако, несмотря на сходство товаров, торговля организована иначе, нежели на улице. Охрану и управление обеспечивают представители RUDC, они же ведут образовательные курсы и небольшие бизнес-тренинги для владельцев лавок.

Кроме того, RUDC поддерживает развитие Гарлема как туристического направления. С 1980-х годов несколько туристических компаний привозили на 125-ю улицу полные автобусы туристов и водили их в «Сильвию» – известный ресторан с разнообразной клиентурой. По вечерам в джазовых клубах можно встретить немецких, итальянских и японских туристов. Уличный фотограф с полароидом наперевес предлагает туристам свои услуги по запечатлению их с джазовыми музыкантами с той же настойчивостью, что и его коллеги в Париже или Риме. Из-за местной специфики черной культуры, а также удаленности от довлеющего делового центра 125-я улица по-прежнему заметно отличается от Фултон-молла.


Илл. 43. Mart 125, рынок с помещением и официальным одобрением. Фото Alex Vitale


Очевидно, что 125-я улица служит комплексной репрезентацией расы, класса и этничности. Наплыв иммигрантов из стран Африки после 1985 года, принесший с собой новые версии афроцентризма, способствовал формированию идентичности, имеющей одновременно местный и глобальный характер. Традиционный афроцентризм, черпавший вдохновение в религиозной и националистической литературе, создавал образ улицы как типично афроамериканской, сепаратистской, населенной агрессивными Другими. Более того, 125-я улица – это не только место, но и средство воспроизведения различий, сегрегации и «культуры гетто». Это наполовину обычная экономика, где продаются как произведенные корпорациями товары, так и их подделки, а наполовину – базар. Африканский рынок должно рассматривать и как средство преодоления, и как средство утверждения культуры гетто. Изменят ли торговую улицу туризм и корпоративная культура новых больших магазинов или же она останется в нищете – покажет время.


Илл. 44. В Нью-Йорке уличные торговцы появились давно. Торговец с тележкой на 125-й улице, июнь 1934 г. Фотограф неизвестен. История Соединенных Штатов, Отдел городской истории и генеалогии Публичной библиотеки Нью-Йорка, Фонды Астор, Ленокс и Тилден

Крытые блошиные рынки

Если магазины Фултон-молла и Африканский рынок на 125-й улице весьма далеки от того, что наблюдал Вальтер Беньямин, то таким авторам, как Альфред Казин, Кейт Саймон, Лэнгстон Хьюс, Честер Хаймс и Одри Лорд, они показались бы знакомыми. Общественная культура, в которую они были погружены в детстве, сочетала в себе этнический базар и низкопробные товары, беспорядочную уличную торговлю, смешение культурных различий и общих для всех базовых представлений – все, из чего складывается горько-сладкий опыт взросления в диаспоре. Кроме того, торговые пространства, которые я до сих пор описывала, имеют вполне традиционный для современного города характер.

Торговые улицы с границей, проходящей между помещением и открытым пространством, которая определяет различия в легальном статусе владельцев магазинов и уличных торговцев; универмаги, составляющие фундамент городской жизни; крупный торговый центр как попытка восстановить хранящийся в памяти общественный порядок и социальную однородность торговых пассажей – все это было знакомо нашим предшественникам еще в начале XX века. Наше время породило новую форму городского торгового пространства – блошиный рынок в помещении. Это несколько странное сочетание лавки старьевщика и оптового рынка, торгового центра и универмага в период скидок, независимого предпринимательства и совершенно стандартизированного набора продуктов, типичных для массового рынка. В том же скоплении крошечных «лотков» отражаются незатихающие столкновения и уточнения позиций по социальным и этническим вопросам, которые мы наблюдали в других торговых пространствах города.

Крытые блошиные рынки возникли прежде всего из экономических соображений. В 1980-х годах кризис розничной торговли и экономический спад привели к популярности таких торговых площадок. Управляющая компания собирала разнообразнейший набор лавок, скорее даже лотков, под одной крышей какого-нибудь пустующего склада, кинотеатра или универмага, помещения которого сдавались под эти цели. Вдали от центральных районов города такой рынок мог занять и здание окраинного торгового центра с собственной парковкой. Внутри продавались примерно те же товары, что и на районных торговых улицах – джинсы, бижутерия, футболки, обувь, но товары эти больше походили на предложение уличных торговцев, нежели на фирменные вещи из магазинов. Даже если на товарах была бирка известной марки, считалось, что большая часть такой продукции либо бракованная, либо добыта на сером рынке – так сказать, «с грузовика свалилась». В любом случае цены были ниже, чем в универмагах, продавцы, как правило, были готовы торговаться, а в самом процессе похода за покупками появился элемент везения или даже открытия.

Продолжить чтение
Рекомендуем почитать
Социально-культурные проекты Юргена Хабермаса

В работе проанализированы малоисследованные в нашей литературе социально-культурные концепции выдающегося немецкого философа, получившие названия «радикализации критического самосознания индивида», «просвещенной общественности», «коммуникативной радициональности», а также «теоретиколингвистическая» и «психоаналитическая» модели. Автором показано, что основной смысл социокультурных концепций Ю. Хабермаса состоит не только в критико-рефлексивном, но и конструктивном отношении к социальной реальности, развивающем просветительские традиции незавершенного проекта модерна.

Пьесы

Пьесы. Фантастические и прозаические.

Краткая история пьянства от каменного века до наших дней. Что, где, когда и по какому поводу

История нашего вида сложилась бы совсем по другому, если бы не счастливая генетическая мутация, которая позволила нашим организмам расщеплять алкоголь. С тех пор человек не расстается с бутылкой — тысячелетиями выпивка дарила людям радость и утешение, помогала разговаривать с богами и создавать культуру. «Краткая история пьянства» — это история давнего романа Homo sapiens с алкоголем. В каждой эпохе — от каменного века до времен сухого закона — мы найдем ответы на конкретные вопросы: что пили? сколько? кто и в каком составе? А главное — зачем и по какому поводу? Попутно мы познакомимся с шаманами неолита, превратившими спиртное в канал общения с предками, поприсутствуем на пирах древних греков и римлян и выясним, чем настоящие салуны Дикого Запада отличались от голливудских. Это история человечества в его самом счастливом состоянии — навеселе.

Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

Монография, подготовленная в первой половине 1940-х годов известным советским историком Н. А. Воскресенским (1889–1948), публикуется впервые. В ней описаны все стадии законотворческого процесса в России первой четверти XVIII века. Подробно рассмотрены вопросы о субъекте законодательной инициативы, о круге должностных лиц и органов власти, привлекавшихся к выработке законопроектов, о масштабе и характере использования в законотворческой деятельности актов иностранного законодательства, о законосовещательной деятельности Правительствующего Сената.

Вторжение: Взгляд из России. Чехословакия, август 1968

Пражская весна – процесс демократизации общественной и политической жизни в Чехословакии – был с энтузиазмом поддержан большинством населения Чехословацкой социалистической республики. 21 августа этот процесс был прерван вторжением в ЧССР войск пяти стран Варшавского договора – СССР, ГДР, Польши, Румынии и Венгрии. В советских средствах массовой информации вторжение преподносилось как акт «братской помощи» народам Чехословакии, единодушно одобряемый всем советским народом. Чешский журналист Йозеф Паздерка поставил своей целью выяснить, как в действительности воспринимались в СССР события августа 1968-го.

Сандинистская революция в Никарагуа. Предыстория и последствия

Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.

Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике (сборник)

Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.

Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Социальная справедливость и город

Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.

Не-места. Введение в антропологию гипермодерна

Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.