Культуры городов - [85]
Такие ограничения усложняют структуры торговых улиц в черных гетто: они для «социальных низов», так как там продаются дешевые товары, и они «этнические», поскольку обслуживают определенную культурную группу. По тем же причинам такие места являются региональными центрами коммерции, поскольку здесь закупается все черное население города и окрестностей, и в то же время – районными торговыми улицами. Седьмая авеню или 125-я улица в Гарлеме, Саут-Стейт-стрит в Чикаго и Пенсильвания-авеню в Балтиморе – все это центры этих городов для афроамериканцев. Там проходят лучшие «черные» развлекательные мероприятия, складываются центры политической организации и информации. Такое разнообразие при использовании этого пространства стирает границы между социальными верхами и низами чернокожего населения, между развлечением и реальной опасностью, между днем и ночью. «То было время расцвета Саут-Стейт-стрит», – пишет в своей автобиографии Лэнгстон Хьюз о местах недалеко от Чикаго-Луп, какими он увидел их в 1916 году (Hughes 1940, 33):
Это была кишащая неграми улица с десятками театров, ресторанов и кабаре. Веселье от заката до рассвета. В полночь здесь было как днем. На улице было полно рабочих, картежников, проституток, сутенеров, проповедников и грешников. Дома по обе стороны улицы были перенаселены. Приличного жилья вы бы не нашли ни за какие деньги. Город наводнили спекулянты, гангстеры, головорезы.
Даже более будничная торговая улица местного масштаба – 145-я на западе Гарлема – была куда разнообразнее похожих пространств в еврейских мемуарах, даже браунсвилльской Питкин-авеню. Американская поэтесса карибского происхождения Одри Лорд (Lorde 1982, 50) вспоминает, как ходила с двумя сестрами – «три маленькие черные куклы с коленками, отмытыми до блеска, и тщательно заплетенными косичками» – по 145-й улице в конце 1930-х:
Мы пыхтели на подъеме, и на пути у нас были: бар «Звездная пыль», «Парикмахерская Микки: холодное и горячее выпрямление волос», бар «Гарлем-Боб», кафе «Мечта», парикмахерская «Свобода», и сигарный магазин «Оптимо». …Там был «Продовольственный магазин тетушки Мэй» и» Магазин женской и детской одежды у Сэди». Был бар «Китайское рагу» и баптистская церковь Миссии Шилоха, выкрашенная в белый цвет с витражными окнами по фасаду, магазин пластинок с пристегнутым цепочкой большим радио на входе, из которого доносилась музыка, задающая ритм согревающейся утренней улице. А на углу с Седьмой авеню, пока мы, взявшись за руки, ждали зеленого светофора, из темной прохлады за створками дверей «Полуденного салуна» до нас доносились таинственные и притягательные ароматы сдобы.
В различных названиях магазинов читается и корпоративная идентичность (сигары Оптимо), и частная собственность (тетушка Мэй, Сэди), и афроамериканская история (парикмахерская «Свобода»), и связь между этносом и сегрегацией (выпрямление волос и баптистская церковь), и местный китайский ресторан, в те годы куда чаще встречавшийся на Манхэттене, чем в любом другом городе Америки. Кроме прочего, такое разнообразие предполагает другое представление о «выходе в город». Это далеко не только торговая улица, здесь явственно присутствие мужчин – мужчин, которые не заняты днем, потому что работают ночью или не работают вовсе. Мужчины ходят в церковь, слушают поп-музыку, выпивают в барах. На еврейских торговых улицах, если это не хасидский район, мужчин не так много. В моем районе в послевоенные годы большинство женщин занимались исключительно домашним хозяйством. Во времена Казина и Саймон многие женщины брали надомную работу на текстильных фабриках. Черные женщины, напротив, трудились домработницами, в магазинах, ресторанах, а потом и в офисах. В будни они не могли ходить за покупками. Тем не менее, черные женщины были важными клиентами для местных магазинов. Одри Лорд с воодушевлением описывает, каким авторитетом пользовалась ее мать, что обусловливалось отчасти характером, ее статной фигурой, отчасти – ее убедительным исполнением семейной роли добытчицы продовольствия в местном контексте на соседской торговой улице.
Незнакомые люди обращались к ней у мясных рядов на рынке и спрашивали ее мнения относительно свежести мяса, его вкусовых качеств и годности для приготовления таких-то и таких-то блюд, и мясник, уже вне себя, тем не менее дожидался, пока мама выскажет свое мнение, естественно, критическое, но вместе с тем вполне уважительное. Незнакомые люди доверяли моей матери, и я понятия не имела почему, но от этого она казалась мне куда более могущественной, чем была на самом деле (Lorde 1982, 17).
Возможно, на торговых улицах происходил еще и такой вид обмена: выполняя роль домашней хозяйки, женщина становилась примером для девочек и укрепляла свой авторитет вне дома, в общественном пространстве, среди торговцев (см. также: Ewen 1985). Возможно, это воспоминание делает Одри Лорд ближе к Кейт Саймон, а в чем-то и к матери Вальтера Беньямина, и к моей.
При этом на торговых улицах своего района Лорд испытывает двойное давление: и как чернокожая, и как девочка.
В 1936–1938 годах 125-я улица между Леннокс и Восьмой авеню, позднее ставшая торговой Меккой всего черного Гарлема, была еще смешанной в расовом смысле территорией, управление и попечительство над которой находилось главным образом в руках белых владельцев. Были магазины, куда черных покупателей пускали неохотно, в других не было ни одного черного продавца. Даже там, где были готовы взять у нас деньги, это происходило с оговорками, да и брали часто слишком высокую цену. (Именно против этого выступал Адам Клейтон Пауэлл-мл., когда пикетировал и призывал к бойкоту рынка Блюмстейна и Вейсбеккера в 1939 году, пытаясь, небезуспешно, добиться трудоустройства черных на 125-й улице.) На улицах царило напряжение, как всегда в расово неоднородных переходных зонах. Помню, как еще совсем маленькой девочкой я съеживалась от специфического звука, хрипло-резкого гортанного скрежета, потому вслед за ним на моей курточке или ботинке часто оказывался гнусный сгусток серой мокроты. Мама стирала их обрывками газеты, которые всегда носила с собой в сумочке (Lorde 1982, 17).
Монография протоиерея Георгия Митрофанова, известного историка, доктора богословия, кандидата философских наук, заведующего кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, написана на основе кандидатской диссертации автора «Творчество Е. Н. Трубецкого как опыт философского обоснования религиозного мировоззрения» (2008) и посвящена творчеству в области религиозной философии выдающегося отечественного мыслителя князя Евгения Николаевича Трубецкого (1863-1920). В монографии показано, что Е.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.
Настоящая книга представляет собой интереснейший обзор развития инженерного искусства в истории западной цивилизации от истоков до двадцатого века. Авторы делают акцент на достижения, которые, по их мнению, являются наиболее важными и оказали наибольшее влияние на развитие человеческой цивилизации, приводя великолепные примеры шедевров творческой инженерной мысли. Это висячие сады Вавилона; строительство египетских пирамид и храмов; хитроумные механизмы Архимеда; сложнейшие конструкции трубопроводов и мостов; тоннелей, проложенных в горах и прорытых под водой; каналов; пароходов; локомотивов – словом, все то, что требует обширных технических знаний, опыта и смелости.
Что такое, в сущности, лес, откуда у людей с ним такая тесная связь? Для человека это не просто источник сырья или зеленый фитнес-центр – лес может стать местом духовных исканий, служить исцелению и просвещению. Биолог, эколог и журналист Адриане Лохнер рассматривает лес с культурно-исторической и с научной точек зрения. Вы узнаете, как устроена лесная экосистема, познакомитесь с различными типами леса, характеризующимися по составу видов деревьев и по условиям окружающей среды, а также с видами лесопользования и с некоторыми аспектами охраны лесов. «Когда видишь зеленые вершины холмов, которые волнами катятся до горизонта, вдруг охватывает оптимизм.
Книга посвящена истории польской диаспоры в Западной Сибири в один из переломных периодов истории страны. Автором проанализированы основные подходы к изучению польской диаспоры в Сибири. Работа представляет собой комплексное исследование истории польской диаспоры в Западной Сибири, основанное на материалах большого числа источников. Исследуются история миграций поляков в Сибирь, состав польской диаспоры и вклад поляков в развитие края. Особое внимание уделено вкладу поляков в развитие предпринимательства.
Что значат для демократии добровольные общественные объединения? Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий после краха государственного социализма и постепенного отказа от западной модели государства всеобщего благосостояния, – дискуссий, сфокусированных вокруг понятия «гражданское общество». Ответ может дать обращение к прошлому, а именно – к «золотому веку» общественных объединений между Просвещением и Первой мировой войной. Политические теоретики от Алексиса де Токвиля до Макса Вебера, равно как и не столь известные практики от Бостона до Санкт-Петербурга, полагали, что общество без добровольных объединений неминуемо скатится к деспотизму.
Внутри устоявшегося языка описания, которым пользуются современные урбанисты и социологи, сформировались определенные модели мышления о городе – иными словами, концептуализации. Сегодня понятия, составляющие их фундамент, и сами модели мышления переживают период смысловой «инфляции» и остро нуждаются в серьезной рефлексии. Эта книга о таких концептуализациях: об истории их возникновения и противостояния, о философских основаниях и попытках воплотить их в жизнь. В своем исследовании Виктор Вахштайн показывает, как идеи «локального сообщества», «городской повседневности», «территориального контроля», «общественного пространства» и «социальной сегрегации» закреплялись в языке социологов, архитекторов и планировщиков, как из категорий познания превращались в инструменты управления.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.