Культуры городов - [119]
В наши дни, когда культурные производства и учреждения не скрывают своей зависимости от конъюнктуры рынка, возможность создавать символический фрейм воспринимается как материальная власть. Однако не стоит делать поспешные выводы о том, что в руках производителей символов (художников, архитекторов, дизайнеров) сосредоточивается значительная власть. Как и в любом другом сегменте рыночной экономики, у идеологов фреймов власти куда больше, чем у производителей. Господствующее положение у тех, кто распределяет символы, – Компании Диснея, музеев, БИРРов. Как и в случае с любым другим господством, сила ви́дения зависит от способности оперативно привлекать молодые таланты, новые символы и различные аудитории. Меньше всего возможностей для создания фреймов городских культур в маргинальной с экономической точки зрения деятельности (вспомним пожилого владельца ресторана из иммигрантов, который нанимает своих «парней» – недавних иммигрантов в качестве уборщиков и поваров, и египетского шефа, который умер от сердечного приступа, когда ему не было еще и тридцати) и в среде маргинальных социальных групп (подростки, которые, создавая стиль 125-й улицы и Фултон-молла, не имеют влияния ни в магазинах, ни на улице). Тем не менее большинство людей забывает о разнообразных уровнях и способах проявления власти, проводя непосредственную связь между культурными символами и материальной властью. Картина Ван Гога «Пшеничное поле с кипарисами» будет принята банком в качестве залога с такой же готовностью, что и туристические доллары. Цивилизованная атмосфера Брайант-парка скопирована с полотна Сёра. Признанный достопримечательностью многоквартирный дом в Гарлеме воспринимается как подходящее жилье для представителя среднего класса.
Но так ли это? Нельзя сказать, что сила символов никак не связана с политической и экономической властью. Проблема эта тем более насущна, чем острее встает вопрос, сможет ли Нью-Йорк поддерживать статус культурной столицы в условиях существенных сокращений господдержки и сужения публичного пространства.
Помимо нестабильности культуры и желания позаимствовать культурологическое понятие репрезентации, третьей отправной точкой моей работы стало различие между пространственными практиками, репрезентативными пространствами и пространствами репрезентации, обозначенное Анри Лефевром (Lefebvre 1991). Эти термины можно понимать по-разному. На мой взгляд, Лефевр хочет обозначить для нас разницу между физическим пространством как объектом чувственного восприятия и социального опыта, пространством как объектом осмысления и пространством как объектом манипулирования – физического и символического. Чтение Лефевра – в особенности его краткие экскурсы об античных городах, Венеции или архитектуре модернизма – дает нам ощущение материальности пространства и в то же время посвящает нас в тесные взаимоотношения между пространством и процессом создания символов. Идеологии или, в терминологии Фуко, дискурсивные практики создаются в конкретных пространствах. Впоследствии, когда мы постигаем нашу идентичность, картины этих пространств рисуются в нашем сознании. Идеологии, в свою очередь, формируют и продолжают формировать непрерывное производство пространств: различия между высоким и низким, священным и мирским, пережившим джентрификацию районом и гетто в центре города. Я хотела рассмотреть и зафиксировать некоторые материальные условия, при которых пространственные практики переживают сегодня изменения, коммерциализацию общественных пространств, негласную сегрегацию и геттоизацию, которая продолжается, несмотря на разговоры о демаргинализации и равенстве и реальное смешение культур.
Язык Лефевра заставил меня рассмотреть этнические торговые улицы и как espaces vecus, и как espaces conqus, которые перекликаются с надеждами и мечтами местных жителей – мужчин, женщин и детей. Я также размышляла о таких новых общественных пространствах, как Брайант-парк, Таймс-сквер и «Сони-плаза», ставших воплощениями нового типа пространства; шаблоном приватизации для всего общества, попыткой сочетания демократичного доступа и социального контроля. Если взять на себя смелость рассуждать о единой общественной культуре, то она, безусловно, состоит из таких вот различных и противоречащих друг другу мест.
Детские вопросы обо всем на свете – один из главных двигателей научно-популярной литературы. Карманный Ученый «Розового жирафа» много лет отвечал детям в своем подкасте на сайте издательства, а сейчас этот разговор продолжается в Университете детей и Научных лабораториях Политехнического музея. «Розовый жираф» и Политех попросили лучших российских ученых, чтобы они письменно ответили на 108 детских вопросов, и получилась замечательная книга.
В книге рассматривается широкий круг исторических вопросов, связанных с аграрной реформой Тиберия Семпрония Гракха (133–124 гг. до и. э.) и законодательной деятельностью его младшего брата Гая. На основе сведений античных источников (письменных, эпиграфических и археологических) предпринимается попытка осветить некоторые малоизученные события из истории гракханского движения, такие, например, как политический кризис 129 г. до н. э., ценз 125/124 гг. до н. э. и аграрный закон Гая Гракха. Кроме того, даётся оценка новейшим концепциям (преимущественно зарубежным) социально-экономического и политического развития Рима в гракханское время.Не меньшее внимание уделяется и проблеме преемственности в политике братьев Гракхов, а также судьбе аграрной реформы после кризиса 129 г.
Автор рассказывает о колебаниях климата в течение последних двух тысяч лет, о периодах похолодания, сменявшихся тёплыми периодами. Замечательно описание «глобального потепления» первой трети ХХ века, которое в сороковых годах сменилось «глобальным похолоданием». Кроме того, автор делает прогноз, что к концу ХХ века вновь наступит период «глобального потепления» (что мы и наблюдаем сейчас), которое будет примерно таким же, как и глобальное потепление IX–XI веков. И технический прогресс об ужасах которого кричат нынешние «экологи» не окажет на эти процессы никакого влияния.
Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.
Монография посвящена исследованию положения и деятельности Русской Православной Церкви в Среднем Поволжье в конце XIX – начале XX веков. Подробно рассмотрены структура епархиального управления, особенности социального положения приходского духовенства, система церковно-приходских попечительств и советов. Обозначены и проанализированы основные направления деятельности Церкви в указанный период – политическое, экономическое, просветительское, культурное.Данная работа предназначена для студентов, аспирантов, преподавателей высших учебных заведений, а также для всех читателей, интересующихся отечественной историей и историей Церкви.2-е издание, переработанное и дополненное.
В предлагаемой монографии представлены теоретико-методологические основы формирования полиэтнической культуры младших подростков, раскрыты сущность, генезис, идеи, подходы, аспекты понятия «полиэтническая культура», представлена модель формирования полиэтнической культуры младших подростков в процессе усвоения традиций народов Поволжья; теоретическое обоснование педагогических условий формирования полиэтнической культуры школьников.Монография предназначена для учителей, преподавателей и студентов педагогических вузов, слушателей курсов повышения квалификации, аспирантов педагогических специальностей.
Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.
Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.
Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.
Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.