Культуры городов - [118]

Шрифт
Интервал

Так или иначе, даже предположить, что у культуры всего лишь одно значение, мы не можем: это не только высокое искусство, и не только официальный набор артефактов, и не только язык, управляющий социальными взаимодействиями внутри социальных групп или поверх их границ. У культуры, если воспользоваться выразительной формулировкой Хоми Бхабха, много местонахождений (Bhabha 1994). От «высшего» общества до его «отбросов», от элит до маргиналов, от Брайант-парка до 125-й улицы – все они вместе создают культуру; и различия между ними – необходимое условие их взаимоотношений в этом пространстве и времени и сквозь пространство и время. Если мы применим к городам восприятие культуры как диалога, участие в котором принимают множество сторон, тогда мы будем вынуждены говорить о культурах городов, а не о единой культуре всего города или разнообразных экзотических субкультурах. Постигать следует не мультикультурализм и не разнообразие культур, но текучесть, смешение, процесс согласования.

Пришли ли мы к этому взгляду, отталкиваясь от новейшего постмодернизма или от феноменологии позднего модерна, неважно. Хотя есть один существенный момент: социальные теории постмодернизма так фундаментально изменили наше понимание общества, что мы уже не можем воспринимать конструирование культуры как диалог. Сегодня сам продукт – сама культура есть беспрерывный процесс согласования. Такая позиция требует гибкой методологии, поскольку и предмет нашего исследования – базовые культурные категории, – и наша аналитическая классификация постоянно изменяются. Однако я предпочла бы, чтобы мы перестали воспринимать культуру исключительно как систему воспроизводства социальных иерархий. Мне кажется очевидным, что авторы, пишущие о пространствах, политике и стратегиях городов, должны уделять больше внимания альтернативным средствам, формам и видам использования культуры – от уличной культуры до культурных индустрий. При этом ни в коем случае нельзя забывать о материальном неравенстве и разнообразии материального мира, которое оказывается на кону, когда речь идет о культурных стратегиях экономического роста и коммерческом оживлении районов.

Эти мысли подводят нас к моей второй исходной предпосылке – вопросу о материальной базе культурных репрезентаций. Исследования джентрификации и городского редевелопмента показывают, что политика репрезентации играет значимую роль в конфликтах по поводу экономического оживления территорий. Это становится очевидным, если посмотреть на рекламу и материалы СМИ, сопровождающие крупномасштабные проекты, которые производят пространство для роста, одновременно являясь его символами, повсюду – от центра Лос-Анджелеса до Норт-Адамса и Орландо. Однако политика репрезентации также формируется в зависимости от ответов на конкретные вопросы – кто владеет общественными пространствами города, кто их занимает и кто ими управляет. Расовая и этническая политика, безусловно, зависит от того, кто может продавать и покупать в этих пространствах, и того, как каждое из этих пространств представлено определенным набором товаров, или людей, или визуальных знаков. В некоторой мере эти вопросы относятся к традиционному предмету городской политэкономии: стоимость недвижимости и силы, которые влияют на ее повышение или снижение, отношения между социальными классами и переплетение интересов государства, людей и учреждений, обладающих экономической властью. Однако вопросы репрезентации переформулируют и традиционные задачи городской политэкономии. Цены на недвижимость определяются не только экономически; они реагируют на такие неосязаемые факторы, как общественные культуры – этнические, гендерные и классовые.

В определенной мере эти вопросы подталкивают нас к исследованию микроуровня социальных миров. Если классы, этнические группы и системы управления основываются на близких межличностных отношениях в общественных пространствах, нам необходимо самым внимательным образом изучать поведение людей. Однако это не имеет особого смысла, если поведение отслеживается без изучения общественного положения людей и без учета социального и исторического контекста самого пространства. Решение расставить в Брайант-парке переносные стулья кажется нам весьма интересным, но сработало бы оно за пределами центрального делового района и в отсутствие отряда работников частных охранных фирм и полицейских в форме?

Материалистский подход вынуждает нас искать основы властных структур за пределами культурного поля. По крайней мере, нам следует выявить структурные связи между культурной и другими видами власти. С этой точки зрения самое большое впечатление на меня производит сила ви́дения, которую я понимаю как способность к созданию эстетически цельного фрейма для произведения искусства, улицы, здания или образа целого города. В последние годы арт-критики и историки искусства много писали о возможностях фрейма как механизма интерпретации и демонстрации, который находится в руках музейных кураторов и комитетов, выбирающих произведения искусства для публичных пространств (см., например:


Рекомендуем почитать
От динозавра до компота. Ученые отвечают на 100 (и еще 8) вопросов обо всем

Детские вопросы обо всем на свете – один из главных двигателей научно-популярной литературы. Карманный Ученый «Розового жирафа» много лет отвечал детям в своем подкасте на сайте издательства, а сейчас этот разговор продолжается в Университете детей и Научных лабораториях Политехнического музея. «Розовый жираф» и Политех попросили лучших российских ученых, чтобы они письменно ответили на 108 детских вопросов, и получилась замечательная книга.


Наследие аграрного закона Тиберия Гракха. Земельный вопрос и политическая борьба в Риме 20-х гг. II в. до н.э.

В книге рассматривается широкий круг исторических вопросов, связанных с аграрной реформой Тиберия Семпрония Гракха (133–124 гг. до и. э.) и законодательной деятельностью его младшего брата Гая. На основе сведений античных источников (письменных, эпиграфических и археологических) предпринимается попытка осветить некоторые малоизученные события из истории гракханского движения, такие, например, как политический кризис 129 г. до н. э., ценз 125/124 гг. до н. э. и аграрный закон Гая Гракха. Кроме того, даётся оценка новейшим концепциям (преимущественно зарубежным) социально-экономического и политического развития Рима в гракханское время.Не меньшее внимание уделяется и проблеме преемственности в политике братьев Гракхов, а также судьбе аграрной реформы после кризиса 129 г.


Климат третьего тысячелетия

Автор рассказывает о колебаниях климата в течение последних двух тысяч лет, о периодах похолодания, сменявшихся тёплыми периодами. Замечательно описание «глобального потепления» первой трети ХХ века, которое в сороковых годах сменилось «глобальным похолоданием». Кроме того, автор делает прогноз, что к концу ХХ века вновь наступит период «глобального потепления» (что мы и наблюдаем сейчас), которое будет примерно таким же, как и глобальное потепление IX–XI веков. И технический прогресс об ужасах которого кричат нынешние «экологи» не окажет на эти процессы никакого влияния.


Сандинистская революция в Никарагуа. Предыстория и последствия

Книга посвящена первой успешной вооруженной революции в Латинской Америке после кубинской – Сандинистской революции в Никарагуа, победившей в июле 1979 года.В книге дан краткий очерк истории Никарагуа, подробно описана борьба генерала Аугусто Сандино против американской оккупации в 1927–1933 годах. Анализируется военная и экономическая политика диктатуры клана Сомосы (1936–1979 годы), позволившая ей так долго и эффективно подавлять народное недовольство. Особое внимание уделяется роли США в укреплении режима Сомосы, а также истории Сандинистского фронта национального освобождения (СФНО) – той силы, которая в итоге смогла победоносно завершить революцию.


Русская Православная Церковь в Среднем Поволжье на рубеже XIX–XX веков

Монография посвящена исследованию положения и деятельности Русской Православной Церкви в Среднем Поволжье в конце XIX – начале XX веков. Подробно рассмотрены структура епархиального управления, особенности социального положения приходского духовенства, система церковно-приходских попечительств и советов. Обозначены и проанализированы основные направления деятельности Церкви в указанный период – политическое, экономическое, просветительское, культурное.Данная работа предназначена для студентов, аспирантов, преподавателей высших учебных заведений, а также для всех читателей, интересующихся отечественной историей и историей Церкви.2-е издание, переработанное и дополненное.


Теоретико-методологические основы формирования полиэтнической культуры младших подростков

В предлагаемой монографии представлены теоретико-методологические основы формирования полиэтнической культуры младших подростков, раскрыты сущность, генезис, идеи, подходы, аспекты понятия «полиэтническая культура», представлена модель формирования полиэтнической культуры младших подростков в процессе усвоения традиций народов Поволжья; теоретическое обоснование педагогических условий формирования полиэтнической культуры школьников.Монография предназначена для учителей, преподавателей и студентов педагогических вузов, слушателей курсов повышения квалификации, аспирантов педагогических специальностей.


Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике (сборник)

Книга стала итогом ряда междисциплинарных исследований, объединенных концепцией «собственной логики городов», которая предлагает альтернативу устоявшейся традиции рассматривать город преимущественно как зеркало социальных процессов. «Собственная логика городов» – это подход, демонстрирующий, как возможно сфокусироваться на своеобразии и гетерогенности отдельных городов, для того чтобы устанавливать специфические закономерности, связанные с отличиями одного города от другого, опираясь на собственную «логику» каждого из них.


Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.


Социальная справедливость и город

Перед читателем одна из классических работ Д. Харви, авторитетнейшего англо-американского географа, одного из основоположников «радикальной географии», лауреата Премии Вотрена Люда (1995), которую считают Нобелевской премией по географии. Книга представляет собой редкий пример не просто экономического, но политэкономического исследования оснований и особенностей городского развития. И хотя автор опирается на анализ процессов, имевших место в США и Западной Европе в 1960–1970-х годах XX века, его наблюдения полувековой давности более чем актуальны для ситуации сегодняшней России.


Не-места. Введение в антропологию гипермодерна

Работа Марка Оже принадлежит к известной в социальной философии и антропологии традиции, посвященной поиску взаимосвязей между физическим, символическим и социальным пространствами. Автор пытается переосмыслить ее в контексте не просто вызовов XX века, но эпохи, которую он именует «гипермодерном». Гипермодерн для Оже характеризуется чрезмерной избыточностью времени и пространств и особыми коллизиями личности, переживающей серьезные трансформации. Поднимаемые автором вопросы не только остроактуальны, но и способны обнажить новые пласты смыслов – интуитивно знакомые, но давно не замечаемые, позволяющие лучше понять стремительно меняющийся мир гипермодерна.