Культуры городов - [102]

Вспоминая Вальтера Беньямина

Признаюсь, Вальтер Беньямин привлек меня прежде всего тем, что писал о торговых пространствах. Чувственность, сквозящая в его работах, и болезненность его воспоминаний предостерегают нас от пренебрежения историческим прошлым форм торговли: они значимы как для общественной истории, так и для индивидуальных биографий. Беньямин также показал мне, что торговые пространства – это не только места наблюдения (эпистемологически важные), но и непосредственно городской образ жизни, обладающий высокой способностью к формированию идентичности. Это не просто места для «выхода в люди»; сама форма организации торговли, пространственные особенности, непосредственный опыт покупок, который они собой воплощают, неразрывно связаны со свойствами, составляющими различия между социально-этническими группами.

Когда я рассматривала обыденные торговые пространства, начиная с торговой 11-й улицы, сама идея крытых блошиных рынков показалась мне чрезвычайно интересной. Как бы их воспринял Вальтер Беньямин? Обратил бы он внимание на экзотических заморских торговцев, продающих безделушки или товары со скидкой, или же тривиальность блошиного рынка не привлекла бы его внимание? Затем я стала размышлять об особенностях покупательского опыта людей с низким доходом и/или небелым цветом кожи, о торговых пространствах, где иммигранты встречаются с коренными американцами, и о формах розничной торговли, которые исторически доступны обеим этим группам. Если основная масса исследований сегодня посвящается торговым центрам и моллам, то меня больше интересовали «торговые центры гетто» – уличные и блошиные рынки, которые не менее важны для создания идентичности и генерирования различий. Такой ход мыслей позволил мне еще лучше осознать тот факт, что такие «новейшие» структурные процессы, как глобализация, основываются на давно существующих культурных формах. В таком случае, покупательские культуры не просто реагируют на иммиграцию или экономический спад, но выборочно адаптируются – восстанавливая давно забытые свойства и качества – в ответ на разного рода социальное давление.

Таким образом, покупательская культура в различных своих проявлениях важна не только на уровне личных предпочтений или даже типов потребительского поведения. Она является важной составляющей процесса создания городских пространств, более того, будучи одним из базовых способов коммуникации, она формирует различные общественные культуры. Покупательские культуры предоставляют социальным группам возможности для саморепрезентации и включения этих идентичностей в более широкий круг городской общественной культуры. Они же поднимают вопросы социальной интеграции, которые выходят далеко за рамки упрощенных формулировок классового, расового, экономического или культурного анализа. Когда мы рассматриваем такую форму организации, как базар, жизнестойкость которого ставит под угрозу эстетические стратегии сравнительно привилегированных групп, его торговые улицы ведут нас напрямую к анализу материальных проявлений культурных форм (см.: Stallybrass and White 1986).

Почему заново открытый в 1970-х годах Вальтер Беньямин оказал на нас такое влияние? Потому, очевидно, что в своих работах он объединил материальный и культурный анализ. Более того, он коснулся сути эмоциональной неудовлетворенности урбанизмом и общественной культурой. К тому времени такие архитектурные критики, как Герберт Ганс и Джейн Джейкобс, уже показали, что разрушение старых районов и типовое строительство в новых чреваты скукой однообразия, отчуждением и, наконец, массовым исходом жителей. Когда же следующее поколение взглянуло на районы, где прошло их детство, они испытали схожее чувство утраты. Они связывали его с крупными проектами реконструкции и строительства 1950-х и 1960-х годов и чувствовали, что в отсутствие возможностей пустить корни они вынуждены их обрывать, и испытывали гнев, как люди, лишенные ставших родными улиц, и тревогу по поводу общественного воспроизводства своего класса и этнической группы – все то, что так замечательно описывает Маршал Берман (Berman 1982) на примере своего района в Бронксе.

Связанное с потерей своего места выселение подготовило почву для политического отождествления с другими «лишенцами» – бедняками и чернокожими – и состоящего наполовину из чувств, наполовину из рациональных соображений разочарования в той обетованной новизне современности, что в свое время стала одной из причин Великой эмиграции европейцев в города Соединенных Штатов, а оттуда в их пригороды. В прочувствованных воспоминаниях Беньямина о Париже конца XIX века и Берлине начала XX-го мое поколение обнаружило и универмаги центральных районов, и пригородные торговые центры послевоенной Америки.

Тогда мы оказались в положении дважды лишенных наследства. С одной стороны, мы выступали против социального конформизма и «одномерного человека», поэтому дух массового потребления, воплотившийся в торговых центрах, был нам чужд; с другой – оказавшись белыми нацменами, мы обнаружили, что районы, где мы выросли, и центральные улицы, куда мы ходили за покупками, перестали быть «нашими». Все чудеса и великолепие центра, которое поражало нас в детстве, на самом деле оставались от старого устройства города, элиты которого чувствовали себя осажденными в собственных домах еще с начала 1900-х. Но мы об этом и не подозревали. А пока город очаровывал нас, универмаги строили свои отделения в пригородных торговых центрах. Впоследствии некоторые обанкротились, другие, словно птица феникс, восстали из пепла, чтобы вернуть городу представление о новых торговых пассажах и центральных универмагах.