Культ некомпетентности - [40]
Демократия и в давние, и в теперешние времена пребывала и пребывает в страхе перед возможным тираном, который, с её точки зрения, должен вот-вот явиться. Чтобы совладать с тираном, опирающимся на энергичное меньшинство, она хочет заручиться поддержкой подавляющего большинства населения и старается осыпать его своими милостями. Кроме того, у потенциального тирана она должна увести всех недовольных, на чью помощь тот мог бы рассчитывать, а значит, подкупить их еще большими милостями.
Следовательно, демократия нуждается в большом количестве денег. Да, она сдирает три шкуры с богатых. Однако богатых мало, и прибыток с них для властей невелик. Значительно больший доход демократическая власть получит, потакая порокам большинства, ибо людей с пороками масса. Отсюда льготы всевозможным «кабаре». Стало значительно опаснее закрыть кабаре, чем закрыть церковь, как говорит г-н Фуйе. Всё увеличивающаяся нужда в средствах, продолжает он, конечно же, заставит демократический режим наложить руку на прибыль с домов терпимости и с издания непристойной литературы, ведь тут крутятся большие деньги. В конце концов, с моральной точки зрения всё равно, будет ли эта индустрия отдана на откуп отдельным дельцам или доход от нее присвоит государство. С финансовой же точки зрения разве второе не предпочтительнее?
Г-н Фуйе утверждает также, что реформа должна прийти «сверху, а не снизу», что «сверху, а не снизу должно начаться движение за возрождение общества».
Лучшего и желать нечего. Вот только как это произойдет? Ведь всё зависит от народа. Кто и что может воздействовать на народ, кроме него самого? Если всё зависит от народа, что может привести его в движение, если не сила, исходящая из его собственных недр? Перед нами — поскольку мы разговариваем с философом, позволительно воспользоваться этим термином — κινήςϊς άκινήτος[13], мотор, который сам есть источник движения, а не получает его извне.
Исчезла основа, предрассудок, если угодно, предрассудок компетентности. Люди больше не считают, что наиболее сведущий в каком-либо деле должен этим делом заниматься или быть для этого избранным. В результате, мало того что всё идет наперекосяк, нет никакой возможности исправить положение дел. Совершенно безвыходная ситуация.
Ницше демократия, разумеется, приводила в ужас. Однако, как все энергичные пессимисты, пессимисты не pococurante[14], он любил повторять: «Есть пессимисты, смирившиеся, трусливые; такими мы не хотим быть». И когда он не хотел таким быть, он заставлял себя глядеть на демократию благосклонным взором.
Иногда он исходил из эстетических соображений: «Якшаясь с народом, без которого всё равно не обойтись, ты словно созерцаешь лес из мощных здоровых деревьев». Это высказывание резко противоречит всему тому, что Ницше говорил о «стадном животном», «людском болоте». Оно не лишено смысла и означает, что инстинкт — сила и, как за любой силой, за ней интересно наблюдать. Она всегда деятельна, она — основа жизни, её побудительная причина.
Может, так оно и есть, хотя это не очевидно. Вся сила толпы заключается в численности составляющих её людей и во мнении, будто количество решает всё. Да, количество играет свою роль, но оно никому не придает реальной силы. Действенная сила всегда у того, у кого есть план, — он его задумывает, ему следует, за него ратует, делает всё для его осуществления. Если плана нет, если он не работает, если он малоэффективен, непонятно, откуда у толпы возьмется сила действовать. Эту мысль надо было бы несколько развить.
Порою Ницше задавался вопросом, не следует ли признать за людской массой право следовать своему идеалу, имеющему как бы несколько степеней. Должны ли мы отказывать людским массам в праве отыскивать свои собственные истины, вырабатывать жизненно насущные взгляды и думать, что они у них теперь есть? Людское большинство — опора человеческого общества, фундамент его культуры. Лишившись фундамента, чем станут господа? Им нужно, чтобы массы были счастливы. Проявим терпение. Смиримся с тем, что взбунтовавшиеся рабы — на сегодня наши господа — изобретают приятные себе иллюзии...
Чаще же — исконный аристократизм Ницше то и дело возвращал его к этой мысли — он рассматривал демократический строй как некий упадок и в то же время необходимое условие грядущего возвращения аристократов к кормилу власти: «Высшая культура может строиться лишь на обширном участке земли, с опорой на здоровую и сплоченную посредственность» [1887 год. За десять лет до этого Ницше высказался о рабстве как необходимом условии для создания высокой культуры Греции и Рима]. Следовательно, единственной, пусть временной, но долгосрочной целью должно стать умаление человека, ибо сперва нужно построить обширный фундамент и лишь на нем возводить расу сильных людей. «Умаление европейца — великий процесс, который не надо останавливать. Наоборот, его надо ускорять. Это действенный признак, позволяющий надеяться на появление более сильной расы, которая в избытке обладала бы качествами, отсутствующими у хилой породы современных людей, — волей, чувством ответственности, уверенностью, умением задаваться целью...»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В монографии представлены результаты социологических исследований широкого круга социальных проблем развития современного белорусского общества, проведенных автором в течение многих лет. Читатели знакомы с некоторыми из них по публикациям в журнале «Социология». Лейтмотивом монографии является идея согласованности взаимных ожиданий всех активных просоциально настроенных субъектов общественной жизни на основе доверия, солидарности и толерантности. Большое внимание уделено методологии социологических исследований, роли социологии в белорусском обществе. Адресована социологам-исследователям, студентам и аспирантам социогуманитарного профиля, специалистам социальной сферы, маркетологам и управленцам, идеологическим работникам, всем, кто хотел бы использовать социологические данные для понимания и прогнозирования динамики общества, для разрешения конфликтных ситуаций и принятия обоснованных решений с учетом обратной связи с населением.
Человечеству в ХХ веке пришлось пережить многие войны, национальные конфликты и революции, сопровождавшиеся кровавыми расправами одних сторон над другими. Характер и масштаб их был разный, но в основе своей они нередко несли расовые противоречия.С тех пор научное сообщество в своем большинстве наложило гласные и негласные запреты не только на явно расистские учения, как, например, евгенику, но и на вполне научные области знания — среди них генетические, биологические, антропологические направления, связанные с развитием и особенностями человеческих рас.
Советский язык — явление уникальное. Его нельзя сводить ни к политическому слою русского языка, ни к одной из разновидностей бюрократического лексикона, хотя исторически он, несомненно, возник на основе последнего. Целиком национализированный государством, советский язык насаждается и культивируется коммунистами как универсальный заменитель русского языка. Он постепенно проникает во все сферы духовной деятельности человека — литературу, искусство, науку. Семантика этого языка отражает не социальную реальность, а идейное мифотворчество; она выявляет не объективные общественные процессы и явления, а коммунистическое мировоззрение в его наложении на действительность.…
"Новые и старые войны" Мэри Калдор фундаментальным образом изменили подход современных ученых и политиков к пониманию современной войны и конфликта. В контексте глобализации эта прорывная книга показала: то, что мы считали войной (то есть война между государствами, в которой цель состоит в применении максимального насилия), становится анахронизмом. Вместо нее появляется новый тип организованного насилия, или "новые войны", которые можно описать как смесь войны, организованной преступности и массовых нарушений прав человека.
В тринадцать лет Макс Вебер штудирует труды Макиавелли и Лютера, в двадцать девять — уже профессор. В какие-то моменты он проявляет себя как рьяный националист, но в то же время с интересом знакомится с «американским образом жизни». Макс Вебер (1864-1920) — это не только один из самых влиятельных мыслителей модерна, но и невероятно яркая, противоречивая фигура духовной жизни Германии конца XIX — начала XX веков. Он страдает типичной для своей эпохи «нервной болезнью», работает как одержимый, но ни одну книгу не дописывает до конца.