Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков - [24]

В 1980 г. В. А. Кучкин в своей статье, посвященной победе на Куликовом поле, обратил внимание на то, что ворота Московского Кремля, через которые проходили русские воины, отправлявшиеся против Мамая, названы в «Сказании о Мамаевом побоище» Константино-Еленовскими. Такое имя они получили лишь в конце XV в. До этого они именовались Тимофеевскими и последний раз упомянуты в летописях под этим именем в рассказе о пожаре 1475 г.[277] А уже под 1491 г. эти же ворота, расположенные между Фроловскими (Спасскими) воротами и Москвой-рекой, в тех же летописях названы Константино-Еленскими[278]. Одновременно оба этих названия никогда не употреблялись. Очевидно, что изменение названия башни произошло после строительства новых стен Кремля[279]. Эти работы протекали в 1485–1516 гг., а Тимофеевские ворота были заменены новыми в 1490 г.[280] Кроме того, В. А. Кучкин обратил внимание на то, что в источнике среди участников битвы названы андомские (андожские) князья, которые появились только в 20-х гг. XV в., Успенский собор во Владимире назван «Вселенской церковью» (что указывает, очевидно, на время после падения константинопольской Софии в 1453 г.). Исходя из всего сказанного, исследователь сделал вывод о составлении «Сказания о Мамаевом побоище» не ранее конца 80–90-х гг. XV в.[281]

Однако, доказывая позднее происхождение «Сказания о Мамаевом побоище», В. А. Кучкин высказал мысль, что «некоторые детали» в рассказе этого памятника совпадают с известиями «Задонщины» и «Летописной повести о Куликовской битве» и поэтому «заслуживают доверия»[282]. Он не уточняет этого замечания, но, очевидно, имеет в виду дополнение к основному тексту в списке «Задонщины» XVI в. (ГИМ. Музейское собр. № 3045), где речь идет о засадном полке: «с правыя рукы на поганого Мамая со своим князем Волынскым 70-ю тысящами»[283]. Однако Р. П. Дмитриева и А. А. Зимин с достаточным основанием признали это место в данном списке «Задонщины» вставкой, заимствованной из «Сказания о Мамаевом побоище»[284].

Очень сложно решается вопрос о достоверности тех подробностей, которые приводятся в «Сказании о Мамаевом побоище». Так, например, Р. Г. Скрынников обратил внимание на то, что о нашествии Мамая в Троице-Сергиевой монастыре узнали лишь в сентябре, что, естественно, ставит под сомнение достоверность легенды о благословении Сергием Радонежским великого князя Дмитрия Ивановича. Исследователь считал, что памятник во всех дошедших до нас вариантах относится к концу XV в. и что эпизод, где Киприан благословляет воинов, отправлявшихся на битву с Мамаем, «недостоверен от начала до конца». Исследователь отмечает «грубейшую ошибку» в «Сказании о Мамаевом побоище»: жена Владимира Андреевича Серпуховского Елена названа Марией и «снохой» жены Дмитрия Донского. К числу других несообразностей источника Р. Г. Скрынников отнес эпизод с переодеванием великого князя Дмитрия Ивановича и его боярина Михаила Бренка. «Сказание о Мамаевом побоище», по его мнению, тенденциозно преувеличивало роль Владимира Андреевича и его полка в исходе сражения[285].

Опираясь на анализ «основных идейных тенденций», Р. Г. Скрынников, высказал предположение, что в основе «Сказания о Мамаевом побоище» лежит более древнее повествование, составленное приверженцами князя Владимира Серпуховского[286]. Именно этому удельному князю древнерусский книжник приписывает победу над Мамаем. Памятник сообщает о посещении великим князем Дмитрием Троице-Сергиева монастыря вскоре после получения известия о появлении сил Мамая у границ Руси и о том, что преподобный Сергий сразу же призывал Дмитрия Московского на бой: «Поиде, господине, на поганыа половцы», и послал в поход двух своих иноков. Р. Г. Скрынников увидел в этом внимании автора к Троицкой обители и стремлении подчеркнуть роль ее основателя в подготовке к Куликовской битве ту же попытку возвеличить серпуховского князя, в чьих землях располагался Троицкий монастырь. Кроме того, согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», вместе с Дмитрием Ивановичем к преподобному Сергию прибыли князь Владимир Андреевич и «вси князи русские», что опять же, по мнению ученого, возвеличивало серпуховского князя. Р. Г. Скрынников видел в этом развитие той же идеи особой любви князя Владимира Андреевича к игумену своего удельного монастыря, которая отмечалась в первом опыте летописной работы троицких монахов — семейном летописце серпуховского князя. Похвала в честь удельного князя Владимира Андреевича никак не могла быть сложена после середины XV в., поскольку к этому времени его удельное княжество было ликвидировано. Троице-Сергиева обитель сменила ктитора и перешла под покровительство московского великого князя Василия II Васильевича Темного.

Исключительное значение для датировки и атрибуции «Сказания о Мамаевом побоище», по мнению Р. Г. Скрынникова, имеет упоминание в тексте памятника имен бояр Всеволожей. Их дети и внуки добились большого успеха при великом князе Василии II Васильевиче Темном. В силу своих родственных связей с князем Андреем Радонежским, сыном Владимира Андреевича Храброго, боярин Иван Дмитриевич Всеволож опекал удел, в котором располагался Троице-Сергиев монастырь. Упоминание о княжеском происхождении Дмитрия и Владимира Всеволожей и об их особых заслугах на Куликовом поле, как думает Р. Г. Скрынников, возникло в момент наивысшего могущества рода Всеволожей, то есть до 1433 г., когда боярин Иван Дмитриевич попал в опалу.