Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков - [111]

Большое значение Куликовской битве придавал М. В. Ломоносов. Среди заслуг Дмитрия Донского он отмечал победу над Мамаем, которого великий князь «дважды в Россию с воинством не допустил и в другой раз победил совершенно». «Началу сражения с Мамаем» (т. е. поединку Пересвета с ордынским богатырем) М. В. Ломоносов хотел посвятить одну из «живописных картин из Российской истории». Куликовская битва стала центральной темой и в трагедии М. В. Ломоносова «Тамира и Селим». При ее создании он опирался на довольно широкий круг источников. Трагедия вышла двумя изданиями 1750 г. по 600 экз. каждое и дважды (1 декабря 1750 г. и 9 января 1751 г.[1259]) была сыграна кадетами Сухопутного шляхетского корпуса. В «Кратком изъяснении» содержания этой трагедии М. В. Ломоносов писал: «В сей трагедии изображается стихотворческим вымыслом позорная гибель гордого Мамая…», который после Куликовской битвы бежал в Кафу и «там убит от своих». События Куликовской битвы стали фоном для любовной истории вымышленного багдадского царевича Селима и дочери крымского царя Тамиры. Увидев Селима с крепостной стены, Тамира влюбляется в него. Но отец обещал ее в жены Мамаю, который обманывает крымского царя, говоря, что победил Дмитрия. Но правда выясняется, и участник битвы Нарсим в своем большом монологе рассказывает о Куликовской битве: «…Сила росская поднявшие из засады с внезапным мужеством пустилась против нас;…во сретенье своим росияне вскричали, великой воспылала в сердцах унывших жар. Мамаевы полки увидев встрепетали, и ужас к бегствию принудил всех татар…»[1260] Мамай погибает в схватке с Селимом и его другом. Отец Тамиры соглашается на ее брак с Селимом. Любопытно, что татары Мамаевой Орды в тексте трагедии и иллюстрации на ее обложке более напоминали современных автору турок. Это свидетельствует об актуальности темы противостояния мусульманской угрозе между русско-турецкими войнами 1736–1739 и 1768–1774 гг.

Устойчивый интерес к Куликовской битве сохранялся и позднее. Князь М. М. Щербатов в своей «Истории Российской» подробно рассмотрел события 1380 г., также опираясь на «Сказание о Мамаевом побоище»[1261]. Генерал И. Н. Болтин в своих «Примечаниях» на «Историю» Леклерка стремился несколько уменьшить численность участвовавших в битве войск и размеры их потерь. Однако не потому, что хотел принизить значение Мамаева побоища, а лишь не принимая «привязанность к чудесному и огромному», существовавшую, по его мнению, у древних повествователей. Более того, И. Н. Болтин, утверждая, что «о количестве татарских войск на сражении бывших также достовернаго известия не обретается, а чаятельно, что их было больше Русских»[1262], косвенно подчеркивал величие победы над превосходящим противником.

В конце XVIII — начале XIX в. события 1380 г. устойчиво интересуют читателей. В это время было издано несколько популярных повествований о Куликовской битве. Два сочинения о Дмитрии Донском, описывающих в числе событий его княжение и поход за р. Дон в 1380 г., вышли еще в царствование Екатерины II — в 1791 г.[1263] При императоре Павле I также наблюдался устойчивый интерес к теме русско-ордынского противостояния в 1370–1380-х гг. Куликовской битве специально была посвящена книга И. Михайлова «Низверженный Мамай». Она была издана трижды, в 1798, 1810 и 1827 гг.[1264] В 1798 г. вышел в свет «Новый Синопсис» П. М. Захарьина. На его страницах разгром Мамая рассматривался как одно из центральных событий Российской истории[1265]. Всего за XVIII в. вышло не менее 10 работ, содержащих описание Куликовской битвы[1266].

Во второй половине XVIII в. появляется интерес и к созданию зрительного образа, связанного с победой русского оружия на Куликовом поле. Так, в 70-х гг. XVIII в. архангельский мастер, вероятно О. Дудин, создает резной портрет на кости «Великий князь Дмитрий Иоаннович», а в конце XVIII в. на Санкт-Петербургском монетном дворе была изготовлена памятная бронзовая медаль в честь Дмитрия Донского. К сожалению, ее автор неизвестен. Медаль входила в серию медалей, посвященных русским великим князьям и царям[1267]. Показательно и любопытство к памятникам старины, проявляемое путешественниками конца XVIII — начала XIX в. при посещении окрестностей Куликова поля.

Этот общественный интерес не мог не найти своего воплощения в новых попытках осмысления событий 1380 г. В этом отношении примечательна изданная в 1801 г. «Истории Российского государства» И. Г. Стриттера. В ней Куликовской битве посвящено более 170 страниц[1268]. Автор не только рационалистически толковал отдельные известия средневековых источников, но и по-новому оценил значение самой битвы. Он обратил внимание на то, что победа, достигнутая большой кровью, ослабила не только Орду, но и Москву. Избавив Россию «от великой и близкой опасности», она не привела к свержению татарского ига, «да еще подала случай к ужасному опустошению» (т. е. нашествию Тохтамыша в 1382 г.). Обращая внимание на пропускаемый предшественниками объективный факт сохранения господства Орды, И. Г. Стриттер нуждался в обосновании того особого значения битвы, которое оно приобрело в общественном сознании России. Поэтому он первым из исследователей поставил вопрос о моральном значении победы в 1380 г. И. Г. Стриттер отметил, что «память оной победы… воспламенила» россиян «при последующих войнах с татарами мужеством и научила их знать собственные силы. По сему татары с того времени не могли уже, как прежде, употреблять над Россией беспредельно свою власть».