Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины - [11]
Было бы, конечно, упрощением говорить, что произведения, подобные статье и брошюре Савельева-Ростиславича, содержали лишь славословия Дмитрию Донскому как монарху, «самодержавцу», единоличному победителю Мамая. В этих сочинениях есть и слова о том, что «уважение и слава предков есть уважение самих себя, залог будущего величия, источник самостоятельности, единства и возвышенности народного духа», а также, что «борьба с монголами и свержение ига их были не действиями одного человека, но целого народа»[51]. Однако в целом сочинения Савельева-Ростиславича и подобные им — прежде всего апологетика монархического строя, окрашенная славянофильскими реверансами в адрес «народа».
Прославлению монархического строя уже тогда противостояло ясно выраженное революционно-демократическое понимание роли народных масс в истории и, в частности, в Куликовской битве. «Дух народный, — писал в 1841 г. В. Г. Белинский, — всегда был велик и могущ: это и показывает и быстрая централизация Московского царства, и Мамаевское побоище, и свержение татарского ига… Это же доказывает и обилие в таких характерах и умах государственных и ратных, каковы были — Александр Невский, Иоанн Калита, Симеон Гордый, Дмитрий Донской…»[52].
В другой своей статье «Взгляд на русскую литературу 1846 года» (опубликовано в 1847 г.) В. Г. Белинский, полемизируя со славянофилами и М. П. Погодиным, утверждавшими, что «выражением русской национальности» было смирение, а народный характер русских — «кроткий, мирный до крайности», писал, что «Димитрий Донской мечом, а не смирением предсказал татарам конец их владычества над Русью»[53]. Н. Г. Чернышевский в своих «Очерках гоголевского периода русской литературы» (в статье «девятой и последней», опубликованной в 1856 г.) приводит обширную цитату из «Взгляда на русскую литературу», включающую только что приведенное высказывание В. Г. Белинского, фактически солидаризируясь с ним в высокой оценке деятельности Дмитрия Донского[54]. Относя «Сказание о Мамаевом побоище» к «драгоценным материалам древней русской литературы», Белинский, как справедливо пишет Г. Г. Елизаветина, «очевидно… не мог принять слишком, по его мнению, яркую религиозную окраску «Сказания о Мамаевом побоище», тот дух смирения, которым оно проникнуто»[55].
А. И. Герцен отмечал выдающуюся роль Москвы в деле освобождения от «варварского ига», связывая знаменитое событие национально-освободительной борьбы с необходимостью борьбы за освобождение от социального гнета[56].
Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов, подобно Белинскому и Герцену, также интересовались битвой на Дону в плане извлечения уроков из истории национально-освободительного движения. Отсюда публицистическая заостренность ряда их высказываний о событиях 1380 г. и критика церковно-религиозной окраски «Сказания о Мамаевом побоище»[57]. Вместе с тем революционные демократы высоко оценивали Куликовскую битву как выдающееся событие русской истории, решающая роль в котором принадлежала народным массам Руси[58].
С. М. Соловьев в третьем томе своей «Истории России», повествуя о событиях, связанных с Куликовской битвой, и о самом ее ходе, ведет изложение сдержанно, строго, без эмоционального нажима, стремясь точно следовать показаниям источников. Соловьев рассматривает Куликовскую битву как величайшее сражение, сравнивая ее по значению с Каталаунским и Турским побоищами, которые спасли Западную Европу от гуннов и «аравитян». Куликовская битва, по Соловьеву, «носит одинакий с ними характер… отчаянного столкновения Европы с Азией». Но эта победа, отмечает Соловьев, граничила с тяжким поражением из-за больших людских потерь, понесенных русским воинством. Останавливается Соловьев (в томе 4) и на памятниках Куликовского цикла: первоначальном сказании (т. е. «Летописной повести» о Куликовской битве), сказании «второго рода» с «большими подробностями, вероятными, подозрительными, явно неверными» («Сказание о Мамаевом побоище») и сказании «третьего рода», написанном «явно по подражанию… Слову о полку Игореве» и выражающем, по мнению Соловьева, «взгляд современников на Куликовскую битву»[59] («Задонщина»).
Дважды обращался к теме Куликовской битвы Н. И. Костомаров. В специальной работе он в беллетристической форме излагает события, явно стремясь принизить значение московского великого князя Дмитрия Ивановича в борьбе с Мамаем, очевидно, в полемике с предшествующей литературой (и летописцами), прославлявшей Донского. Наоборот, позиция Олега Рязанского, вступившего в союз с Мамаем, оправдывается Костомаровым. Еще более отчетливо эти тенденции обнаруживаются в «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», где политика Дмитрия Московского и его личные качества оцениваются крайне низко. Критикуя «Сказание о Мамаевом побоище» за недостоверность, Костомаров, однако, признает правдоподобными существенные известия этого Сказания (к примеру, удар засадного полка, хотя и неверно указывает место засады). Признает он и большое влияние Куликовской победы на дальнейшее развитие борьбы за освобождение от ига
