Кукольный загробный мир - [72]

— А, это ты… — вот наконец подала голос.

Ханниол заговорил не сразу, из десятка бродивших в голове вопросов выбирая самый для него важный. Потом, к собственному удивлению, спросил совершенно не то, что собирался:

— Скажи, я тебя раздражаю?

Асти пожала плечами:

— Нет, все нормально, — ее не совсем естественный голос скрывал определенную недосказанность. — Последнее время ты стал излишне навязчив, это правда. У тебя какая-то неизвестная болезнь, ты все пытался мне это объяснить, я честно пыталась тебя понять… — она вытащила из волос несколько заколок и положила их на фигурный столик, — но единственное, что я поняла, так это то, что во всем виноват Гимземин. Так?

Хан сентиментально вздохнул, потом молча кивнул.

— Так с ним и разбирайся. Справедливо? Что он там изобрел?

Уже открывая дверь и собираясь уходить, Ханниол бесчувственно произнес:

— Яд для души.

Ему не дано было знать, что в это самое время Гемма чуть ли не ревела, стоя у своего осколка зеркала:

— Что со мной не так?! Что не так?! Что не так?! — она кричала на свое отражение, будто ожидая, что сейчас оно изменится в лице, вылезет из стекла и погладит ее по черной как смоль голове, утешительно сказав: «все так, подруга, все так…» — Почему он смотрит на нее, а не на меня? А может… может, мне такую же косу заплести? А?

Увы, это вряд ли осуществимая идея. Просто волосы короткие, две милые косички по бокам — разве этого недостаточно? Гемма тяжело дышала, сжимая и разжимая пластмассовые кулачки. Потом схватила табуретку и со злобой кинула ее в стенку. Испугавшись собственной глупой выходки, она укуталась в одеяло и просидела так целый час. Да, целый час рассматривала волнистые узоры на деревянном лакированном полу: узоры сходились, расходились, кое-где рвались и исчезали. В бессмысленности природного рисунка впервые почувствовалась гармония мертвого покоя…

Вернувшийся Фалиил также оказался немногословен, при всяком вопросе он морщился, как от непривычно яркого света, а все свои скитания подытожил единственной мыслью:

— Я понимаю, зачем это было нужно им, — имея в виду жителей ойкумены, — но до сих пор не возьму в толк, зачем это было нужно нам.

Раюл прибыл на поляну позже всех, веселый и самодовольный. Он собрал возле себя самых доверчивых слушательниц, Клэйнис и Таурью, рассказывая им о том, как отважно дрался по пути с тремя великанами ростом в десять раз выше его. Клэйнис изумленно на него смотрела, ее большие, и без того вечно удивленные глаза, стали еще шире. А Таурья по своей привычке периодически закрывала ладонью рот и шептала: «не может быть! не может быть!»

— Конечно, не может быть! — вразумила их проходящая рядом Леафани. — Ему врать как воздухом дышать. Скажи, во сколько раз великаны были больше ростом?

— Аж в двадцать! — гордо произнес Раюл, приглаживая чуть измятый (в эпических битвах) ворот рубахи.

— А минуту назад говорил, что в десять.

— У-у-у… мы-то думали, — разочарованно протянули подруги, мигом потеряв интерес к импровизированной байке.

— А думать вообще вредно, — бросил вдогонку Раюл и, выдержав паузу, добавил: — Не думать — вот в чем польза для ума.

С этой монументальной мыслью никто не стал спорить.

Если раньше за пределы тумана абстракций выходили очень редко: лишь от крайнего безделья или по нужде (насобирать ценных трав, к примеру), то сейчас прогулки вне Сингулярности превратились в захватывающие приключения. Довольно необычно было наблюдать, как там тоже колышутся деревья и дуют ветра. Раньше вся эта картина казалась словно нарисованной в воздухе. Три подруги — Леафани, Клэйнис и Таурья — в своих путешествиях обнаружили неподалеку от Сингулярности деревню, которую назвали Островом Блаженных. Столь странное название родилось из недопонимания, что там вообще происходит. Впервые забредя туда, они увидели приветливых счастливых кукол, ничем особым не занимающихся, а только праздно болтающих о разных пустяках. Все куклы, проживающие в ойкумене, были чуть ниже ростом, но не в этом суть. Старейшина деревни назвался Махаиром, он постоянно улыбался и, разговаривая о чем-либо, то и дело меж слов вставлял короткие смешки. У них на поляне самым смешливым был Эльрамус, но даже тот большую часть времени все же вел себя серьезно. Впервые заговорив со старейшиной, Леафани спросила:

— Чем вы вообще здесь занимаетесь?

Махаир, не переставая улыбаться, величественно произнес:

— Мы блаженствуем… — и приподнял вверх руки. Остальные обитатели деревни одобрительно закивали в знак подтверждения.

— М-м, понятно, а занимаетесь вы чем?

— Мы блаженствуем…

Клэйнис задумчиво почесала нос, а Таурья нелепо скривила виниловые губы, вопросительно глядя на подруг. Лефа уж не знала, как перефразировать вопрос:

— Хорошо, в перерыве между блаженством вы что делаете?

Махаир не лез в карман за ответом:

— Мы радуемся!

— Чему?

Старейшина развел руками, указав на четыре стороны света:

— Да всему вокруг! Радуемся горящим свечам: фиолетовый — цвет благословения, синий — цвет достоинства, желтый — надежды, а розовый — веселья. Также радуемся друг другу, птицам, что в небе, плюшевым зверям, которые иногда к нам забегают. Ветру. Небу. Деревьям. Разве мало поводов для настоящей радости?