Куколка последней надежды - [4]

(«The Financial Times»)

«Внимание жителей Тайного Города по-прежнему приковано к ежегодному открытому Турниру Ордена на призы великого магистра Франца де Гира. Сенсаций пока не произошло, и фавориты, громко заявившие о претензиях на титул абсолютного чемпиона, продолжают выступления. Однако уже сегодня…»

(«Тиградком»)

* * *

Муниципальный жилой дом

Москва, Котельническая набережная,

4 сентября, среда, 07.14

В спальне было темно. Очень темно. Плотные, тяжелые шторы надежно закрывали огромное окно, выходящее на Москву-реку, не допуская в комнату ни единого луча утреннего солнца. Тяжелые бархатные шторы. Они казались черными, но Маша знала, что это не так: на самом деле они были приятного густо-бордового оттенка. Не шторы, а какой-то театральный занавес. Величественные, но идеально подходящие к обстановке в квартире, хозяин которой предпочитал исключительно антикварную мебель. Резную. Красного дерева. Ни одного стула из современного салона, ни одной полочки, сделанной раньше позапрошлого века. Даже тяжелые табуреты на кухне были произведением искусства. Впервые очутившись в квартире, Маша была потрясена ее стилем. Она казалась пятикомнатным фрагментом роскошного дворца, непонятно каким образом оказавшимся в центре Москвы. И она идеально подходила своему хозяину. В настоящий момент он, уткнувшись лицом в подушку, лежал на внушительного вида кровати с балдахином, и его мерное дыхание было единственным звуком, нарушающим тишину спальни.

Маша глубоко затянулась и стряхнула пепел в замысловатую бронзовую конструкцию. Изящный и внушительный антикварный шедевр для окурков. Хозяин квартиры не курил, а пепельницы приобрел специально для Маши.

Хозяин квартиры… Взгляд серых глаз девушки переместился на спящего мужчину.

«Реваз, Реваз, Реваз…»

Он годился ей в отцы, а стал любовником. Вечная тема учителей и учениц. Маша вспомнила, как впервые увидела профессора. Высокого, подтянутого, с орлиным профилем, глубокими, печальными глазами и черными как смоль волосами. Образ мужественного генерала, заставляющий трепетать и юные сердца молоденьких студенток, и закаленные души опытных куртизанок. На самом деле — образ выдающегося врача, но от того не становящийся менее мужественным. Профессор Кабаридзе, светило русской медицинской науки. Никогда раньше Маша не думала, что может захотеть мужчину настолько старше ее, ведь даже тридцатилетний приятель, с которым она как-то познакомилась в клубе, казался ей едва ли не пенсионером, а тут! Ей двадцать один, ему пятьдесят три. Но одно дело тридцатилетний недотепа, и совсем другое — потрясающего таланта хирург, с внешностью благородного рыцаря. Маша не была одинока в своих чувствах: в Реваза Ираклиевича было влюблено подавляющее большинство студенток курса.

А он выбрал ее.

— А ты выбрал меня, Реваз, — прошептала девушка. — Но почему?

Красивая? Да, она давно привыкла к мужским взглядам. Умная? Учеба давалась ей без усилий, Маша знала, что медицина — это ее, и поглощала знания с какой-то радостной легкостью. С той самой радостной легкостью, с которой читал лекции профессор Кабаридзе. С той легкостью, с которой он оперировал.

Девушка чувствовала, что их близость имеет какую-то еще, пока неизвестную ей причину. Впрочем, теперь это не имеет значения.

— Зря я так затянула нашу маленькую интрижку, Реваз, зря.

Первый ужин в ресторане, огромный букет белых роз, первая ночь в его роскошной квартире — красивые и обязательные детали любого романа. В ее жизни такие романы случались не часто, в его — Маша не сомневалась — их были десятки.

Сначала она думала, что дело ограничится одной-двумя встречами в месяц. Красивый секс к обоюдному удовольствию. Действительно к обоюдному — несмотря на возраст, в постели профессор мог дать фору любому озабоченному студенту. Такая связь вполне устраивала Машу, но не Кабаридзе. Он был нежен, но напорист. Через пару дней он пригласил девушку на модную премьеру, затем на светский прием, затем… Последние два месяца Маша фактически жила у Реваза, и с каждым днем все сильнее и сильнее влюблялась в него. И знала, что ее чувство взаимно.

А вот этого она никак не могла допустить.

Но допустила.

— Я ошиблась, — снова прошептала девушка. — Прости меня, Реваз, я ошиблась. Я не должна была так поступать с тобой.

Маша долго откладывала этот момент. Она знала, что с каждым часом, с каждой минутой, которую она проводит с Кабаридзе, принять правильное решение становилось все сложнее и сложнее. Что сейчас ей гораздо больнее уйти, чем месяц назад, но, тем не менее, откладывала расставание, чтобы еще час, еще минуту побыть вместе с Ревазом, почувствовать его руки, познать его нежность, увидеть любовь в его глазах.

Но дальше откладывать нельзя. Ради него.

— Прости меня, Реваз. — Маша затушила сигарету и вышла из спальни. — Прощай.

* * *

Когда захлопнулась тяжелая входная дверь квартиры, красивый, похожий на стареющего принца мужчина перевернулся на спину, открыл большие печальные глаза и задумчиво уставился в потолок.

* * *

Спортивный комплекс «Олимпийский»

Москва, Олимпийский проспект,

4 сентября, среда, 11.57

К сожалению, в современном городе существует совсем не много мест, идеально подходящих для проведения рыцарских турниров. Можно, конечно, возразить, что классические рыцарские игрища испокон веков устраивались на свежем воздухе, что сильно упрощало задачу организаторов, да и для здоровья полезнее, но, увы, в наше время горожане, избалованные прелестями цивилизации, без особого восторга относятся к подобному проявлению патриархальных традиций. Одно дело отправиться на небольшой пикничок, сопровождающийся шашлычком, балычком, коньячком и прочими удовольствиями краткосрочного путешествия за город, и совсем другое — болтаться в лесу целую неделю, наблюдая, как специально обученные воины пытаются снести друг другу головы. На подобные эскапады готовы пойти лишь подлинные ценители старинных боевых забав, что категорически не устраивало организаторов, любящих переполненные трибуны и бойко работающий тотализатор. А потому для проведения открытого Турнира Ордена на призы великого магистра арендовались крупнейшие спортивные площадки Москвы. Последние двадцать лет этой чести удостаивался спорткомплекс «Олимпийский».