Кукловод. Кровь Солнца - [17]

— Кто это? — Негромко спросила она, словно боясь, что воитель услышит ее — так схвачен был он в момент, когда поворачивал к фотографу голову. За ним простирался океан.

— О, это Мгангаи-Лаёни, вождь одного из прибрежных племен южной части острова. Мой брат. Мы побратались с ним, — Рамон показал своей женщине левую руку, поперек предплечья с внутренней стороны, шел тонкий, глубокий шрам. — Он сказал на прощание, что если понадобится мне в мире Больших Людей, я буду должен только позвать его. Знаешь, моя, мне почему-то кажется, что это не шутка. Не знаю, как он это сделает, но сделает. Он ростом чуть выше, чем мне по пояс, но я бы не хотел быть тем, в ком он увидит врага. Своего или моего. Причем моего, пожалуй, пожалеть стоило бы больше. Они очень смешно тарахтят, я говорил. Но на Веселом острове все понимают друг друга, говоря каждый на своем языке. Я не учил их язык, а они ни слова не учили из моего. Отложи фото, подождем минут пять.

Так они и сделали, а потом снова взяли фотографию. На фотографии уже был не берег, а лесная поляна, на поваленном дереве сидел Мгангаи-Лаёни, а к нему крепко прижалась маленькая женщина. И два этих крохотных человека не вызывали никакой насмешливой мысли, несмотря на то, что были просто-таки карикатурно малы. Это были Мужчина и его Женщина в самых диких джунглях этого мира. Дети одного народа, одного острова. Они сидели рядом, тесно прижавшись друг к другу и Мгангаи-Лаёни держал свою маленькую женщину обеими руками. Трубка его стояла рядом. А вокруг безумием зеленой краски плескался первобытный лес.

— А это его подруга, Унга-Лаёнис, — негромко сказал Рамон, — у них, кстати, только одна жена. Больше того — на всю жизнь. Как у лебедей. И они так же, как мы, дают женам свою фамилию. Или это мы так же делаем?

— Лаёни — Лаёнис? — Спросила его женщина.

— Угу.

Ночь, ночь, ночь, ночь… Нет ни утра, ни вечера, ничего нет, кроме двух человек, которые нашли друг друга — Рамона и его женщины.

— Рамон. Я никогда не буду смотреть твое будущее, но, если ты проиграешь войну, что тогда? — Спросила она его наутро.

— Тогда, Моя, вот это должно попасть в печать, и в тот «глупый ящик для идиотов», а заодно во всемирную сеть. — Рамон дал ей в руку флешку. Помолчал и прибавил: «Слушай, роди мне дочь».

Через несколько дней Рамон сел в поезд и уехал из Москвы в тот город, которому хотел вернуть значение слова «плохо».

9

— Семь нападений на торговцев за неделю, Халиф, — обратился упитанный, лысоватый мужчина к своему шефу, носившему столь интригующее прозвище. Получил он его за то, что любил истории — как слушать, так и рассказывать, а еще Халиф умел решать вопросы. Он обожал головоломные задачи, он любил задачи с утерянными логическими звеньями, он был способен понять, что движет той или иной деятельностью, которая, казалось, не имела видимого смысла. Доктор психологии, человек, который не делал разницы между добром и злом, а потому куда охотнее решал задачи, с которыми связывался криминальный мир. Там больше платили и задачи бывали куда интереснее. Причем, отдавая должное Халифу, вторую причину стоило бы поставить первой. Порой он грешил и помощью органам правопорядка, помогая отыскать совсем уже потерявших ориентиры убийц, против чего, кстати, не возражали и те, кто чаще прибегал к его услугам. Система услуг. Взаимных, разумеется.

Халифу было отчаянно скучно последние дни и визит на дом его помощника, человека заурядного, но жуткого педанта и аккуратиста, исполнительного и к рассуждениям на пустом месте не склонного.

— Семь нападений за семь дней? — Почему-то уточнил Халиф, — по одному в день?

— Нет, Халиф. В понедельник было два, в следующие дни — по одному, исключая воскресенье, — внес поправку в свои данные помощник, которого звали коротко и незамысловато — Бобер. Что-то было в нем от этого трудолюбивого и серьезного зверька, даже во внешности его сквозило нечто, что роднило его с этими инженерами природы.

— Благочестивый человек, — усмехнулся любитель загадок.

— Вы думаете, Халиф? — Насторожился Бобер, зная, что впустую Халиф за работой не говорит никогда. А сейчас шла именно работа, то, за что они оба получали деньги.

— Похоже. Понедельник — самый неприятный день, потому видимо, оставлен, как самый тяжелый. Я полагаю, нападения идентичные?

— Верно, Халиф. Почерк одинаков. Внезапное нападение сзади, удар в ямку под затылком — потеря сознания. В себя они все пришли кто где. Трое в больнице, остальные — в собственных подъездах. Ни у кого не пропало ничего. Ни денег, ни телефонов, ни даже товара — у двух дураков было с собой кое-что, подлежащее припрятыванию. Деньги они сдать не успели, нычки обнулить — тоже.

— Общего? — Кратко спросил Халиф, но Бобер схватывал на лету.

— Спайс. Возле учебных заведений. Последнее решение хозяина, как вам известно. Бегать по городу решили прекратить, тем более, что все, кому положено, и так знают, что этих людей трогать нельзя.

— Еще?

— Все.

— Занятно. Судя по силе удара и месту, куда он наносится, нет, Бобер, я не оговорился, именно «наносится», тому, кто выбрал себе это развлечение, наплевать на последствия. А возможен шок, паралич, а еще человек может стать обычным овощем. Зачем тогда было тащить тело в подъезды, да еще и вызывать «скорую»? Спорю на твою зарплату, звонил в «скорую» один и тот же человек. Проверил?