Кукла в волнах - [39]

Испытывая легкое головокружение, я вышел на крыльцо казармы и увидел через дорогу огромное поле, всё желтое от подсолнухов. Растения повернулись ко мне, покачивая своими большими головами в дружелюбном приветствии, и я пошёл к ним навстречу. Сам не знаю зачем. Может в поисках сочувствия. Тут я представил картину Ван Гога «Подсолнухи». Неожиданно в голове сложились стихи:

   Я хотел бы понять и почувствовать,

   Этот мир до последнего атома.

   Как Ван Гог всеми красками буйствовать,

   Как Бетховен, взрываться сонатами.

По дороге остановился в небольшой рощице из диких абрикосов, которых на юге называют жердёлами. Внезапно вспомнилось, как один из героев книги Михаила Бубенного хотел обнять белую березу. Правда, хотел это сделать от избытка чувств, а не по пьянке, как я. Что же, я был ничуть не хуже книжного героя и тоже подошел к дереву, дотронулся до ствола, приобнял его. Он поразил меня тем, что был тёплый, живой, словно я обнял не тонкий и гибкий ствол, а нежное тело молодой девушки.

Хмель постепенно проходил. Постояв еще некоторое время, я понял, что до поля с подсолнухами уже не дойду — идти к ним было уже незачем. Их желтоголовые лица уже отвернулись от меня в сторону уходящего солнца. Пора было возвращаться назад, к убогой реальности именуемой военной жизнью.

Илона, с которой мы продолжали встречаться, нарочно вызвала меня на улицу, чтобы погулять тёплым сентябрьским вечером. Она распустила волосы по плечам и те, пушистым золотом, рассыпались вокруг её головы. Девушка живо отнеслась к истории с Сергеем и Наташей, то ли потому, что ей как женщине, были близки чувства, то ли потому, что их взаимоотношения напоминали наши. За исключением, что я был не женат.

— Знаешь, — говорила она, — если Наташка решится, то она сделает это.

— Да что это? — несколько запальчиво отреагировал я, — её что, кто-то заставит? Она что, Космодемьянская, хочет пожертвовать собой ради спасения Родины? Глупости! Её жертва не нужна никому и, в первую очередь, Сергею.

— Ты не понимаешь, — с укором посмотрела Илона, — если женщина любит, ей всё равно. Она поступит так, как ей подскажет сердце. А вы мужики, всё меряете головой, рассудком. В этом мы абсолютно не похожи. Я бы… — она на минуту задумалась, — я бы тоже смогла так, если бы это произошло…. Ну, ты понимаешь.

Мы сели на лавочку, девушка прислонилась к моему плечу, положила не него голову.

— Ты дружишь с Сергеем Николаевичем? — внезапно спросила она.

— Знаешь, дружба слишком громкое слово, слишком обязывающее. Я не знаю, как это назвать. Всё-таки у нас большая разница в возрасте, в положении, в звании. Отличий много, например, он женат, я — нет.

— А ты знаешь, что он влюблён в меня?

— Да знаю, он сам мне сказал.

Мы замолчали, надеясь в шуме ветра и листвы услышать ответы, интересующие только нас. Недосказанность повисла в воздухе, как узкий мост, едва соединяющий стороны отдалённых берегов. Мне показалось, что любой прозвучавший ответ разрушит шаткую опору и, мост рухнет в воду, безвозвратно унесёт с собой нашу близость. Поэтому ни я, ни Илона не хотели произносить к чему-то обязывающие слова, давать обещания. Пусть лучше недосказанность — она оставляет надежду.

Вскоре Волчатников позвал меня к себе после окончания лётной смены, и мы с ним уединились в беседке, на крыше которой, также как и на других беседках, был натянут полинявший от ветра и дождей оранжевый парашют. Посторонних, курильщиков в ней не оказалось.

— Я, кажется, придумал, как нам найти эту суку, — подмигнул комэска.

— Будем дежурить ночью возле самолётов? Но там стоит часовой — он нас не пустит.

— Виктор, не беги впереди паровоза! Ночью дежурить совершенно не обязательно. Да я просто уверен, что это не делается ночью.

— Вы узнали мотив этих действий? — спросил я, обратив внимание на торжествующий вид Волчатникова, словно он успешно решил для себя сложную задачу.

— Вот именно, я понял, зачем всё это. Поймешь мотив — найдешь виноватого.

— Ну, и каков мотив? — я в волнении заходил по беседке, потом не выдержал и закурил.

— Ты сам подумай, проанализируй что происходит. Во-первых, надо сузить круг тех, кто может это сделать. Солдат вашего батальона и лётчиков откинем сразу — им это ни к чему. Лётчикам нужен налёт, классность, они за это деньги получают. Ваши солдаты, конечно, раздолбаи, но им от полётов, ни горячо, ни холодно. Остаются техники и механики той эскадрильи, где происходит вброс шариков в воздухозаборники. С другой стороны, — комэска задумался, — мы с тобой дилетанты в этом деле. Мотив можно никогда не узнать. Например, кому-то не дают отпуск домой, кто-то поругался с командиром. Кому-то просто не хочется вставать рано утром на полёты. А может, не поделили девушку. Так можно усомниться во всех. И тогда мы вернемся к началу, то есть к разбитому корыту наших рассуждений.

— Что же делать, как вычислить?

— Обрати внимание на закономерность: самолёты выходят из строя утром, во время прогрева двигателя, а не в течение летного дня. Но утром, после всех происшествий, запуск контролирует несколько человек.

— Значит… — задумчиво протянул я, пытаясь что-то сообразить.