Кубок орла - [85]

Глава 11 Страшная встреча

Узнав, что губернатор вызвал для облавы полк солдат, Фома отдал приказ станичникам идти к Жигулям, а сам с двумя десятками споручников задержался на день в скиту, куда прибыли для переговоров гонцы от запорожцев.

Не успели главные силы вольницы отойти и полсотни верст, как к атаману явился сторожевой казак с донесением:

– По Волге плывет купеческий караван.

Соблазн был слишком велик, чтобы не поддаться ему.

– А, была не была! – решил Памфильев. – Попытка не пытка.

Как назло всплыла луна. Утесы, мрачные и громоздкие днем, заголубели, стали легче, прозрачнее. В камышах поквакивали, словно зевали, лягушки. Кроме этого сонного кваканья, не слышно было ни звука. Ни шороха, ни движения. Покой. Из-за куста высунулась на миг заячья мордочка, – дернулись уши, и заяц, встретившись со страшным человеческим взглядом, пригнулся и сразу, как в сказке, исчез.

Фома добродушно поглядел ему вслед. Далеко-далеко светилась звериная тропка. На краю ее застыла елочка. От теплого ветерка нежные веточки вздрагивали как живые.

Памфильев неслышно подошел к деревцу и опустился на корточки.

Так просидел он долго и не заметил, как вздремнул. Над ним склонилась Даша, что-то зашептала неслышно. Но Фома понял ее. «Отменный садик, Дашуха… Нам он из оконца весь виден. Любо мне тут сидеть и глазеть на него. Отменный садик, Дашуха». Вдруг рядом с Дашей он увидел скуластое лицо, низкий, сдавленный в висках лобик, полные мути глаза. Ему стало не по себе. Он очнулся и, вскочив, быстро зашагал к опушке.

Образ Васьки уже не оставлял его.

После ухода из Безобразовки Фома много и с горечью думал о сыне, разыскивая его, хотел увезти к матери на Дон. Но когда Купель рассказал о предавшем его фабричном ученике, атаман почувствовал, что речь идет о его сыне. И сразу Васька стал ему враждебным, чужим.

Позабыв осторожность, Фома напрямик ломился через чащу к берегу. Трещал хворост под ногами, из раскуренной трубки сыпались искры.

– Почему тот иуда должен быть моим Васькой? – вслух выкрикивал он. – Откудова думки такие берутся? Ну, ликом схож, ну, Васькой зовут… Эка примета какая!

Кто-то грубо схватил его за плечо:

– Обалдел, что ли, атаман, что страх потерял?

Фома пришел в себя и смущенно остановился.

На повороте Волги зажглись огоньки. Послышались всплески, тихий говор, приглушенные оклики. Точно в ответ, в лесу всплакнула сова. Тотчас же к утесам заскользили длинные тени. Вскипели камыши. Дерзостней и сердитей заквакали взбудораженные лягушки.

С противоположного берега уже отчетливо доносились голоса бурлаков:

– Под та-бак!

– Ка-мы-ши-и!

– К се-рому камню дер-жи-и!

Передовое суденышко плыло перед самым утесом.

На борту стояли дозорные, из люков выглядывали фузейные дула. Доверенный шелковой фабрики Васька Памфильев тоже не спал. Губернатор «уважения для к Апраксину, Шафирову и Толстому» приставил к каравану отряд хорошо вооруженных солдат. Васька был убежден, что станичники устрашатся и не рискнут напасть, но к борьбе на всякий случай приготовился.

Плач совы повторился. Приглушая его, загремели выстрелы.

– Разбойные! – надрывно крикнул один из дозорных.

– Разбойные! – весело, точно встретив старых друзей, ухнули бурлаки.

Васька решил не принимать боя, а, отстреливаясь, пробиваться вперед. Но бурлаки сразу, как по уговору, посбросали с плеч лямки. Судно Памфильева задержалось ненадолго и нехотя пошло вспять. Фома пронзительно свистнул. В ту же минуту грохнула спрятанная в шалашике пушка. С вершины утеса посыпались тяжелые камни.

Все это произошло так стремительно и создало такой шум и треск, что казалось, будто на караван обрушилась целая орда. Никто в караване теперь не сомневался в словах губернатора, предупреждавшего о «несметных полчищах станичников». Выстрелы, свист, улюлюканье, хохот гремели со всех сторон. Время от времени, повторяемое тысячекратным эхом, прокатывалось «ура», рвавшееся из грудей трех ватажников, нарочито расставленных для этого в подходящих местах.

Васька понял, что гибель неизбежна, и, проклиная все на свете, сдался.

Ватажники трудились до рассвета, разгружая суда. Связанных по рукам и ногам пленников уволокли в глубину леса.

Последним взяли Ваську. Он сидел безучастно на сундучке, в котором хранилось его добро, и не заметил, как подошли к нему.

– Будет прохлаждаться! Вставай!

Васька зашатался и упал на руки одного из станичников. Лицо у него было желтое, как просыпавшийся из карманов его урюк. Глаза омертвели, руки повисли, бессильные и тяжелые, как ослопья.

– Заробел, сермяга, – не без жалости проговорил ватажник. – И лик словно дыня…

Ваську на руках принесли в ладью. Уже на берегу он ударил себя в грудь и почти с радостью крикнул:

– Вспомнил! Дыня! Был такой в Безобразовке. Митрий Никитич.

Он огляделся по сторонам, как человек, пробудившийся после ужасного сна, и протер глаза. Кругом были станичники, пленные, навьюченные ящиками кони.

– Не отдам! – рванулся он к лошадям. – Господское! Головой с меня взыщут!

Перед ним лицом к лицу стал Купель. Взгляд казака вспыхнул. «Тот иль не тот? – старался угадать он. – Быдто бы тот».

Если бы Васька не произнес имени Дыни, Купель бился бы об заклад с кем угодно, что узнал предателя. Но теперь пришлось крепко поразмыслить. Вспоминая все, что рассказывал Фома про Безобразовку, Купель невольно начинал думать, что Васька и есть тот самый атаманов сынишка, который затерялся во время пожара хоромин. «Но как же сие возможно? – недоумевал Купель. – Не может же статься, что сын атаманов – иуда».