Кубок Нерона - [8]

— Садись, Роджер. Мест много — пятнадцать тысяч, выбирай не хочу.

Дон Джорджо улыбнулся и приглашающим жестом обвел огромный амфитеатр, который пологими ступенями спускался к сцене с задником из темно–зеленых кипарисов. За спиной шумела невидимая автомагистраль, а над верхушками деревьев поблескивало густой синью Средиземное море.

— Глаз не сомкнул сегодня ночью, не могу спать в самолете. И зачем ты притащил меня сюда? Не понимаю, — проворчал Роджер Ли, смахнув пыль с шершавого мрамора и усаживаясь рядом с доном Джорджо на низкую скамью.

— Хочешь выжить — соблюдай осторожность. Мир вокруг полон зла. — Дон Джорджо посмотрел на него. — Нас тут никто не услышит, зато мы сразу увидим, если кто подойдет.

Они по–прежнему следят за тобой?

Дон Джорджо кивнул и провел ладонью по седому ежику волос. На безымянном пальце, точно капля крови, сверкнул рубин.

— Я теперь не рискую, — сказал он с легкой горечью в голосе. — Эти сволочи только на подслушивающих устройствах и выехали. Везде микрофонов понатыкали. В машине, в уборной. Везде. Даже в авторучку засунули, которую я получил в подарок. Знали, что я всегда ношу ручки в нагрудном кармане, ну и эту я туда же отправил. А там в колпачке была какая–то фиговина, наподобие микрофона. Н–да, иначе им бы нипочем меня не застукать,

— С тех пор уж лет десять прошло, верно? Немалый срок. И ты так и и разу больше там и не был?

— Ни разу. И это очень тяжело. Я ведь, черт возьми, там вырос. Там у меня дети, внуки. — Он замолчал, глядя на море.

— Они беспощадны, — сказал Роджер немного погодя. — Чертовски беспощадны. Раз выслали — значит, всё, никаких шансов. Впрочем, как я понял, ты пока не на пенсии.

Дон Джорджо усмехнулся.

— Пожалуй что так. Сидя здесь, я много дел проворачиваю. Директор по европейским вопросам, если угодно. Из Ливана мы получаем гашиш, который оплачиваем кокаином из Южной Америки, поскольку там выручаем за это больше, чем в Италии. Со Среднего Востока идет и героин. Правда, я в основном занимаюсь размещением барышей, превращаю черное в белое. Мы весьма активно участвуем в биржевых операциях, стараемся поумнее все спланировать и диверсифицировать наши отмытые денежки. В искусство я тоже вкладываю капитал. По крайней мере, один Тициан у меня на мази. Так что жаловаться грех. Когда мы уехали в Америку, мне было семь лет и я не имел собственных башмаков.

Он замолчал, улыбнулся своим далеким воспоминаниям. Потом повернулся к Ли.

— Ты, поди, думаешь, что я совершенно зря потащил тебя сюда, но они уже и тут начали копать. За неделю до Рождества были осуждены свыше трехсот человек из палермской организации. Девятнадцать сели пожизненно. Прекрасный подарочек к Рождеству, черт побери, а? Вдобавок полиция конфисковала более ста миллионов долларов.

— Тогда у меня есть предложение, которое наверняка тебя заинтересует, — тихо сказал Роджер Ли и наклонился к дону Джорджо, словно опасаясь чужих ушей. — Я ведь приехал не только затем, чтоб повидаться с тобой, хотя это всегда приятно. У меня к тебе дело.

Дон Джорджо кивнул, слазил в карман пальто, вытащил сигарету из мятой пачки, закурил и медленно выпустил носом дым.

— Забавно, если вдуматься, — сказал он, будто и не слышал. — Мы сидим сейчас в одном из самых замечательных памятников времен греческой колонизации. Этот театр построили две тысячи лет назад, буквально вырубили в скале. Какая инженерная работа, какая культура! Простор для творческой силы. Здесь играли все великие пьесы. Комедии и трагедии. И побывали здесь, между прочим, не одни греки. Финикийцы, римляне, арабы, викинги, испанцы. Вот откуда у меня голубые глаза, — улыбнулся он. — От викингов. Кого здесь только не было, все цивилизации оставили свой след. Неудивительно, что мы таковы как есть. В нас содержатся напластования всех культур. Взять хотя бы собор в Сиракузах. Ты туда заходил?

Роджер Ли покачал головой.

— Жаль. Вот где ты бы все понял. В этой старой церкви с испанским барочным фасадом восемнадцатого века сохранились древние колонны, которые некогда поддерживали храм Афины. А он был возведен лет за пятьсот до Рождества Христова. Позже храм веками достраивался, как коралловый риф.

— Я уже говорил, что приехал с предложением, которое, по–моему, тебя заинтересует, — перебил Ли.

— Меня мало что интересует в последнее время, — усмехнулся дон Джорджо, стряхнув пепел с сигареты.

Внизу, над сценой, стремительно мелькнул сокол, в кипарисах зашелестел ветерок. Дон Джорджо плотней запахнулся в пальто. Чувствовалось, что уже осень, что ему под семьдесят.

— Десяти тонн золота хватит, чтобы ты заинтересовался?

Старик молча смотрел куда–то поверх древнего амфитеатра. Потом снова улыбнулся — будто словам ребенка — и наконец сказал:

— Десять тонн… Это чертовски много золота. Ты что, задумал ограбить Форт–Нокс[13]?

Роджер рассмеялся.

— Не совсем, но вроде того.

— Выкладывай.

— Ты слышал о генерале Гонсалесе–и–Лион?

Дон Джорджо хмыкнул.

— Его, ты знаешь, убили мятежники, как раз когда он собирался удрать. Уже спешил к вертолету на крыше президентского дворца. Его жена тоже исчезла. Они зовут ее Мадам. Начинала она танцовщицей в ночном клубе, а закончила свою карьеру у него в постели, и народ ненавидел ее еще больше, чем самого генерала. Вдобавок исчезло все, что он заграбастал за несколько десятилетий у власти. А это немало. Произведения искусства, драгоценности, деньги, антиквариат. Например, статуя Будды из чистого золота, в тонну весом. Военные субсидии из–за рубежа текли рекой. Правда, Каким же образом?