Кублерос - [37]

Но тщетно – ответ так и не пришел.

– …Посмотри, дорогой, нам отсюда все будет очень хорошо видно! – восторженно шептала Лиза, прикрываясь веером.

– Будет. – пробурчал Семен.

Места и впрямь оказались неплохие – почти в самом конце партера, зато на возвышении – рояль был отлично виден. Значит, можно будет хорошо рассмотреть и Бетховена, не зря же Лиза предусмотрительно захватила сразу два театральных бинокля.

Зал постепенно заполнялся. Давно отзвенел второй звонок, и все ждали третьего.

Как назло, только колокольчик начал звон в третий раз – в глаз Семену тут же что-то попало! Пока он ожесточенно тер веко, чтобы выскоблить чертову пылинку, успел выступить организатор концерта, утихнуть зал…

И только когда конферансье вышел на сцену, чтобы дать начало концерту, Семен наконец проморгался, выдохнул и взял бинокль.

– Бетховен! Лунная соната! – торжественно прогремело на весь зал.

Зазвучали первые ноты.

В ту же секунду все исчезло! Унеслись со свистом все зрители до единого, провалилась сцена и потолок улетел вверх, выше облаков, и даже Лиза растворилась. Во всем мире остался Семен, а впереди, но будто бы прямо перед ним, пианино и за ним Бетховен. Но вместо головы у Бетховена была собачья морда. И он не играл – а громко лаял. Заливисто, с надрывом, в точности повторял тот самый лай, который Семен три памятных месяца назад услышал в исполнении дворняги с улицы.

– Это же моя мелодия… – пораженно прошептал Семен.

Сидящий перед ним гражданин повернулся и недовольно шикнул. Семен обнаружил, что мир вернулся на прежнее место и более того – он сидит и с замиранием слушает нарастающий лай Бетховена. Этот лай звучит в точности, как придумал он – Семен.

Тогда он перевел взгляд на недовольного мужчину и уже громко, отчетливо произнес:

– Но это моя мелодия!

В этот раз шикающих оказалось куда больше.

Гнев, обуявший Семена, был настолько силен, что перерос в нестерпимое жжение в груди! А оно уже поползло по конечностям и отдалось в затылке! Не в силах более сдерживаться, он вскочил и начал прорываться прямо по партеру, по головам, по шатким спинкам кресел вперед, к сцене, спотыкаясь о лысины любителей музыки! Падая, сшибая зрителей, поднимаясь и упорно двигаясь дальше, ряд за рядом! Крича во весь голос:

– Это моя мелодия и я буду под нее плясать! Буду! Буду!!!

Поднялся переполох и перерос в хаос – тот захватил весь зал, от партера до балконов.

Добравшись до сцены, Семен хотел вылезти наверх и добраться до ненавистного вора, как на него тут же налетели жандармы, скрутили и повели к выходу.

– Моя мелодия! Моя! – орал Семен, подогревая волнения и хохот.

– Твоя, твоя, заткнись! – прошипел один из жандармов, под восторженные вопли зрителей отвесил незадачливому музыканту пинка и вывел его из зала.

Посреди творящегося безумия лаял Бетховен, не утихая ни на секунду, и не думая прекращать прекрасную Сонату.

* * *

Лай так и не выветрился из головы Семена, пока его везли в жандармерию. И пока допрашивали, не добившись ровным счетом ничего.

Даже будучи запертым на ржавый замок, открывающий скрипучую дверь в предварительную камеру наедине с помятым пьяницей, он слышал этот лай.

Позже пришла Лиза. Тихим спокойным уставшим голосом говорила что-то про хулиганство, суд и возможные годы тюрьмы. Семен не слышал, а только гладил ее по голове, не чувствуя своих рук.

Лай исчез только ближе к вечеру, растворившись в храпе сокамерника. Семен ощутил пустоту внутри, на фоне которой особенно больно горела ненависть к Бетховену.

Негодяй! Вор! Как он посмел? И он еще смеет называться композитором?!

В голове Семена проносились одна картина за другой: вот он врывается к Бетховену домой, приставляет к его лбу пистолет и силой заставляет подписать бумагу, в которой черным по белому сказано, КТО автор Лунной Сонаты! Вот он лично играет Сонату на сцене Большого Петербуржского Театра, а Бетховен смиренно стоит рядом и переворачивает ему партитуру! Вот..! Вот… Вот.

Вдруг его порожденные ненавистью грезы разрушило нечто прекрасное: Семен опять услышал музыку. Вначале не понял, откуда. Но, когда она стала громче и подобралась ближе к двери камеры, стало ясно – это звуки шагов из коридора. Но звуки удивительные – Семен уже сейчас мог с легкостью сделать из них неплохой этюд.

«Трам, парам. Вверх и вниз. И раз-два, раз…» – шептал он, мысленно раскладывая эти шаги на октавы, забыв обо всем и жалея лишь, что под рукой нет нотных листов.

А музыка становилась громче и громче, нарастала! Аккордом “до мажор” прозвучала дверь камеры!

И в нее вошел Бетховен – великий Композитор, Мастер симфоний и сонат!

Старый, но не сгорбленный. С пышной седой шевелюрой и прямым, резким взглядом. Шагнул в камеру, отчеканил на каменном полу завершающие ноты! Указал на Семена, вопросительно посмотрел на жандарма, который семенил следом. Тот смущенно кивнул.

Ошарашенный Семен увидел, как по щеке Бетховена пробежала слеза. Опомниться не успел, как композитор заключил его в крепкие объятия.

– Гени… ально. – прохрипел глухой Композитор, рыдая на его плече. – Гениально. Друг. Мой.

6. Слово о невмешательстве или “Где не стоит практиковать Буддизм?”