Кублерос - [36]

Скажете, я зло? Так ведь я создал Антикоррупционный комитет, в котором Вы так успешно работаете уже полгода! Россию разваливает только разобщенное управление – которое мы устраняем успешно, как никогда ранее! Вы всего лишь только начали активно задевать и тех, которые находятся непосредственно под моей защитой, вписаны в мою систему управления, а следовательно и не представляют угрозы!

Вся власть должна быть в руках одной личности, и только тогда не будет ни коррупции, ни нарушений закона. Ведь я – буду Законом и я буду Властью. И я буду Родиной, о благе которой все так заботятся! И мое благо будет благом всех, и для всех настанет благо. Это плохо? Скажите, плохо? Неужели, я ошибся насчет Вас и вы мыслите не шире этих узколобых кретинов… – Президент вздохнул и отошел к окну.

– Ну это же просто пиздец. – возразил Петрович.

– Нет, вы не правы, не правы. – еще раз вздохнул Президент. – Но я вижу, что вы непреклонны и вас не переубедить. Жаль, вместе мы бы творили великие дела. Ну хорошо…

Он положил руку на эфес шпаги и развернулся к Петровичу. И только успел увидеть черное дуло пистолета, направленное ему в лоб.

– Нахуй! – решительно сказал Петрович и спустил курок.

На выстрел из спальни примчалась жена, в мятой ночнушке, с заспанными и заплаканными глазами.

Коротко что-то вскрикнув, она кинулась Петровичу на шею. Тот обнял ее, поцеловал и вместе с тем повнимательнее присмотрелся к пространству под окном. Но там никого не было. Президент был убит.

Облегченно вздохнув, Петрович взял жену на руки и понес в спальню, оставив пистолет на стуле.

На душе было спокойно.

Он спас Россию.

5. Семен, собака и Бетховен

В такт лаю собаки, Семен начал подергивать головой, а следом и плечами. Вскоре в пляс пустилось все тело, от макушки и до пят. Именно в таком состоянии – словно набитое поролоном чучело подвесили и начали хаотично дергать за привязанные к конечностями ниточки – его и обнаружила жена, выйдя с кухни спросить, что Семен будет на ужин.

– Ты чего? – недоуменно спросила она, в два круглых удивленных глаза глядя на эти выкрутасы.

– Не слышишь? – торжественно произнес Семен. – Музыка…

Жена покрутила пальцем у виска и ушла обратно.

Лай тут же прекратился, так же внезапно, как и начался.

Семен остановился, замер посредине комнаты – правая нога с тапком на носке согнута в колене, одна рука вытянута вверх, а второй он будто собирался открыть шкаф.

Сорвался с места и бросился к письменному столу, начал рыскать в ящиках в поисках нотной тетради, на ходу бормоча под нос: «Гав, потом гав-гав, затем пауза, трижды и еще раз… Вверх, вниз, пауза и прямо посередине…»

Примерно через час жена вышла из кухни и пошла в спальню. Окинула сонным взглядом мужа, разгоряченно черкающего пером по чуть желтоватой нотной бумаге, зевнула и спросила:

– Семен, ты спать идешь?

– Лиза! – не отрываясь от строчек, прорычал Семен. – Это определенно понравится Бетховену!

– То, что ты не спишь в час ночи? – еще раз зевнула жена. – В полнолуние…

– Да! То есть, нет! То есть, иди спать! Я приду позже, если только муза не заставит мое сердце остановиться, а дыхание…

Не дослушав про дыхание, жена ушла в спальню и прикрыла дверь. К странностям супруга она уже привыкла, устав бороться еще в первые два года жизни. Теперь просто уходила, оставляя этого чудака наедине с самим собой.

* * *

К утру на столе лежал десяток нотных листов. Примерно столько же валялось под ним, и около сотни – по всей комнате, от дивана и до подоконника. Парочка каким-то образом проникли в стеклянный потолочный светильник, свернувшись аккуратной трубочкой вокруг свечки.

И только один лежал в руках Семена – помятый, но от того не менее драгоценный. Семен смотрел на него с той теплотой и нежностью, какую обычно хранят для новорожденной дочери.

В честь полной луны, сверху его знаменовала подпись «Собачий полуночный гав-гав».

– Ты все не спишь? – вышла из спальни жена, потягиваясь и зевая.

– Это определенно понравится Бетховену! – одухотворенно сказал Семен, не отрывая взгляд от листка. – Он сыграет, а я под это спляшу. Так и будет, определенно.

– Понравится, понравится. – кивнула Лиза, поставила табуретку к светильнику, достала мятые нотные листы, зажгла свечку. – Не сидел бы в темноте – глазам вредно. А ты писарь в префектуре, куда ты без зрения?

– Да ты все о префектуре, а я..! – вскинул голову Семен.

– А ты – о Бетховене. – примирительно закивала Лиза. – Пойдем завтракать, я с вечера нам омлета напекла…

* * *

– А ты не забыл послать ему конверт?

– Послал в тот же день!

– А правильно указал адрес?

– Лиза, ну что ты в самом деле..?

Только Семен хотел возразить более весомо, как вдруг бричка, в которой они с женой ехали к Большой Петербуржской Консерватории, подскочила особенно высоко, споткнувшись колесом о торчащую брусчатку в мостовой. Семен больно прикусил язык и до самого зала консерватории держался за щеку.

А в Консерватории в тот вечер выступал… Бетховен! Тот самый, которому три месяца назад Семен послал конверт с пришедшей на ум сонатой. И от которого все три месяца горячо ждал хотя бы строчки… Был бы рад и простому «Неплохо» – лишь бы это написал великий Композитор!