Кубинский кризис. Хроника подводной войны - [103]

Мы двигались вперед на встречу с торговым судном, перевозящим ракеты, и отрабатывали свои действия по новому расписанию. Поскольку старпом вдруг назначил меня внештатным дежурным офицером разведки корабля, то я стал отвечать за доставку нового фотографа вверх, на мачту, на высоту восемьдесят футов, где он должен будет делать снимки, когда мы будем идти борт о борт с советским торговым судном. Мы планировали сфотографировать каждую из ракет — после того как ее раскроют — и потом как можно скорее передавать пленку и соответствующее разведывательное донесение вертолетом на авианосец для последующей отправки в штаб Атлантического флота.

После долгого шестичасового преследования «Блэнди» с кормы подошел к «Дивногорску» и передал ему семафором международной азбуки Морзе на английском и русском языках требуемые фразы из нового боевого приказа.

— Пожалуйста, примите истинный курс ноль шесть ноль градусов и скорость двенадцать узлов и начните расчехлять свои ракеты для проверки, согласно договоренности между нашими двумя странами.

Свежеиспеченная группа фоторазведки, состоявшая из напуганного фотографа и меня, вскарабкалась наверх по прочным стальным ступенькам, приваренным к мачте; за моими плечами болтался самодельный рюкзак, в который поместились большая фотокамера, объективы, фотопленка и телефон. Волнение моря было небольшим и высота волн не превышала двух-трех футов, однако на высоте восьмидесяти футов все это многократно усиливалось, так что мне пришлось приложить максимум усилий и упорства для того, чтобы, держась за ступеньки мачты, тащить наверх фотооборудование и подбадривать нерешительного фотографа. Мы закрепили страховочные пояса за мачту, потом я натянул наушники телефона и стал осматриваться. Нам повезло с погодой, поскольку мы были всего в какой-то сотне миль от Гаваны, и ветер, хоть и сильный на такой высоте, оказался теплым.

«Дивногорск» выполнил наше распоряжение, переданное семафором, и медленно занял указанные курс и скорость. Потом случилась небольшая задержка, это произошло тогда, когда наши связисты несколько раз передавали указание расчехлить переднюю ракету по левому борту. (На главной палубе корабля находилось четыре ракеты, закрытые брезентом, а на верхних палубах толпилось около пятисот советских солдат, одетых в защитную форму; упершись в поручни, они наблюдали, как мы дюйм за дюймом подходим ближе.) Русские начали неторопливо выполнять наше указание, а я, спокойно сидевший на мачте, заметил, к своему ужасу, что фотограф явно ужасно страдает от головокружения и начинает зеленеть. Неожиданно он показал мне жестами, что его вот-вот стошнит. Неспособный чем-либо помочь ему из-за сильной продольной и поперечной качки, я беспомощно наблюдал, как он буквально выбросил свой завтрак на ветер. Поскольку бедолагу-моряка стошнило несколько раз подряд, я с тревогой подумал, что если события не пойдут быстрее, то он вскоре ослабнет настолько, что не сможет держать в руках фотокамеру.

Находившиеся на верхних палубах судна советские солдаты неторопливо спустились в трюмы, а рабочая команда в составе пяти матросов и здоровяка-боцмана стала расчехлять первую ракету. Я помогал держать корабль в нужном положении, прося по телефону вахту на мостике снизить или увеличить скорость, и поддерживал фотографа в рабочем состоянии. Съев несколько сухих крекеров и апельсин, принесенные мной из кают-компании, фотограф сумел остановить рвоту. Позднее, во время второго захода для фотографирования той же ракеты, я передал ему и несколько таблеток от морской болезни, но они тоже вскоре выскочили из него. Тем не менее мы повторяли процедуру захода до тех пор, пока не получили подробные фотографии каждой расчехленной ракеты; потом, вместе с совсем обессилевшим фотографом, мы спустились с мачты во время большого перерыва, вызванного выяснением некоторых проблем, возникших у нас с русскими.

Весь тот продолжительный период нахождения рядом с «Дивногорском» коммодор Моррисон постоянно был на связи с командующим АПУГ, который находился на борту «Эссекса».

Находясь на мачте вместе с фотографом, я удивлялся долгим перерывам между моментом открытия русскими одной из ракет на палубе и получением нами приказа начать ее фотографирование. Проблема же заключалась в наличии резиновой упаковки, которой была плотно обернута каждая из ракет, резина, как предположили мы, защищала ракеты от воздействия погодных условий. После того как «Блэнди» семафором передавал сухогрузу грязные команды Дубицкого на русском языке на расчехление ракет, рабочая команда русского судна подходила к ракете и поднимала внешнее покрытие, сделанное из брезента, и отступала назад, позволяя нам рассмотреть ракету и сделать снимок. Однако коммандеру Келли этого было мало.

— Откуда, черт побери, мы можем знать, коммодор, что в этой упаковке ракеты, а не какие-нибудь гигантские сосиски?

— Эд, нам сказали, чтобы мы велели им только раскрыть ракеты. По-твоему, что там внутри?

— По-моему, нам следует отправить группу Вестермана полностью вскрыть упаковку, а фотографу потом снять все это с близкого расстояния. Как еще, черт побери, нам быть уверенными?