Куба либре - [24]

Подошла мама. Я долго не могла сказать о случившемся. Мы формально поговорили с ней ни о чем, и она уже успела весело попрощаться: «Ну, пока!», когда я, давясь от слез, произнесла, непослушным, словно замерзшим ртом:

– Ваня умер.

– Ну и хорошо, – очень спокойно и тихо сказала мама.

Алехандро обнял меня, и дал мне стакан:

– Выпей, тебе станет лучше.

Я пригубила ром.

– Я точно знаю, что мои родители делают сейчас в Москве. Папа сидит за столом, в своем кабинете, мама сидит на кухне и курит. И они делают это всегда в одних и тех же позах, как восковые фигуры в музее.

Мои родители довольны своей жизнью. Папа будет работать в своем кабинете до конца своих дней, а мама будет курить на кухне. Я думаю, отец тоже маме никогда не изменял.

Говоря это, я продолжала смотреть на черный полиэтилен и чувствовала, как у меня мурашки бегут по телу и волосы на голове начинают шевелиться.

Я выплакалась, и невероятная слабость навалилась на меня.

Мы выпили еще рома.

Когда наступила полная темнота, видение исчезло.

– Еще моя мама – расистка, – зачем-то сказала я и икнула от холода. – Когда в автобус заходит негр, она выходит из автобуса и ждет следующего. Если она видит, что в подъехавшем автобусе тоже сидит негр, она ждет следующего, и так далее. В конце концов она идет домой пешком.

Почему-то нам обоим стало смешно. Мы хохотали как сумасшедшие.

Наконец я сказала, икая и давясь от хохота:

– Я даже не знаю, как ей о тебе рассказать. Она, наверное, со мной за стол никогда не сядет.

Мы снова схватились за животы и упали на песок, размазывая слезы и хохоча.

Я с трудом выговорила:

– Она у меня такая брезгливая.

И больше уже ничего не могла сказать. Даже не знаю, почему нам стало так смешно.

Моя история произвела на редкость слабое впечатление на Алехандро. Я рассчитывала, что он проникнется сочувствием и перестанет меня прессовать, но не тут-то было.

Он пер к цели, как баскетболист на Олимпиаде:

– Ми рейна! Я не получаю оргазмо с тури! Я хочу секс и оргазмо тугево!

Мне стало обидно.

– Секс и оргазмо тугево! – твердил он, тиская и жамкая меня. – Тебе это сделает лучше. Тебе понравится. Мы будем с тобой много-много лун! Ты забудешь обо всем. Мени-мени мун, понимаешь? Я буду учить тебя сексу и испанскому! Ок?!

– Что значит «мени мун»?

– «Мени мун» много-много лун – это значит навсегда!

Он мягко, в поцелуе, прижал к себе мое обмякшее от страданий тело и уложил меня на песок, залезая под платье.

У меня мелькнула мысль, что действовать так нежно и умело может только профессиональный казанова. Это не нервные, истеричные движения искреннего любовника. Он слишком уверен и по-звериному точен в своих любовных стратегиях.

Я оттолкнула его и села на песке. Он не снял свои шорты, видимо, опасаясь появления комитета по защите кубинской революции, и, оттянув резинку, выпустил на свободу то, чем можно было гордиться.

– Нет! – пискнула я.

Он на мгновение остановился, взглянул мне в глаза и принял решение за меня.

Самый первый мой любовный опыт был крайне неудачным: я тупо испугалась и не дала чемпиону района по боксу в среднем весе среди подростков.

Свидание проходило на крыше лифта. Это делалось так. Начинающий боксер нажимал на кнопку, отправляя лифт этажом ниже. Далее отжимал двери, залезал на крышу кабины и протягивал мне руку. Важно было успеть, пока лифт не уедет.

Вскарабкавшись на крышу, мы оказывались в недосягаемости, это было наше тайное место.

Чувство опасности обостряло ощущения. Например, когда лифт вызывали на самый верхний этаж, потолок шахты стремительно ехал на нас, приходилось сильно пригибаться или даже ложиться на крышу близко друг к другу.

Однажды юный чемпион прижался ближе, чем обычно, и начал меня тискать. У меня не было никакого опыта в таких делах, я не знала, как себя вести. В щель кабины я увидела, что в лифт заходят какие-то люди, поэтому молча, чтобы нас не услышали, отпихивала жадные руки боксера.

В лифте смеялись. Я узнала голос мамы моей подруги, она смешно коверкала английские слова и хихикала. Она была красивая женщина, работала официанткой в гостинице «Украина». Про нее говорили, что она водит к себе иностранцев.

В это время спортсмен начал стягивать с меня школьную юбку. Я, испугавшись, что он порвет ее, стала сопротивляться сильнее. Но он все же стащил с меня юбку и все остальное.

Я испытала острую боль и стала кричать. Лифт стремительно понесся вниз. Когда он остановился, я стала отжимать дверцы, но у меня не получалось.

Нас застукала консьержка и начала орать, что вызовет милицию.

Боксер сказал: «Пойдем в подвал!» Я отбивалась: «Отпусти, мне больно!» «Ты еще не знаешь, что такое боль! Сейчас узнаешь!» – зарычал он и в припадке возбуждения ударил меня в челюсть.

Я почувствовала, как губа мгновенно становится огромной.

Так закончилась моя первая любовь.

С тех пор я была осторожна и выбирала худеньких ботаников.

«Я – женщина, которая может дать мужчине катарсис в постели», – думала я о себе до этой ночи.

После двух часов попыток дать катарсис я почувствовала себя дилетантом, который вышел на поле поиграть с профессионалом. То, что я приняла за игру, было для него всего лишь разминкой. На третий час он покрылся маленькими капельками пота, а потом перешел к основной программе. Как настоящему профессионалу, ему был нипочем даже начавший накрапывать дождик.