Куба либре - [25]

Время от времени он бегал в бар и приносил ром со льдом, который мы пили большими жадными глотками, разгрызая льдинки.

Его большие губы целовали мой рот, из которого сам собой вырывался шепот:

– Я хочу тебя снова и снова.

И он в точности исполнял мое желание. Он доводил меня до экстаза.

Темные струи воды хлестали нас по щекам, но было жарко, хотелось пить дождь. Молнии и зарницы рассекали полнеба, и он продолжал, под грохот грома и прибоя, не обращая внимания на трудные погодные условия, забивать бесконечные голы во все мои ворота.

И голос комментатора в моей голове сказал: «Да, это вам не разминка на зеленом солнечном корте в белых носочках и новеньких кроссовочках… Это настоящая игра!»

В эту ночь на белом песке и пляжном полотенце, которое оказалось лучше любых простыней и матрасов, умер мой страх перед сильными мужчинами. Умерло и любимое фиолетовое платье.

На следующее утро я подошла к зеркалу и вскрикнула. На меня смотрела героиня латинского телесериала, карибская богиня с огромными влажными чувственными глазами, припухшими алыми губами и пышными кудрями, которые сами собой закрутились спиралями и сцепились кольцами в высокую прическу.

Я себя не узнала. Ни одной морщинки.

«Вероятно, я в каком-то измененном состоянии сознания, – подумала я. – Я не могу выглядеть так хорошо. Пойду намажусь кремом, чтобы войти в норму».

Все мое тело было в синяках от его поцелуев.

– Ми рейна! Ты что, заболела? – испугался Алехандро, показывая на синяки.

– Это ты меня спрашиваешь?

– У тебя кожа посинела! Прости меня! Пожалуйста, побей! Покусай меня!

Я впилась в него губами и укусила со всей мочи, чтобы ему жизнь медом не казалась.

– Давай кусай меня! Кусай меня! – орал он.

– Отстань! – Я заперлась в ванной. Все тело болело, словно меня разобрали на части, протерли ромом и на пьяную голову собрали заново.

– Мы, латинские люди, хотим много-много секса. Ты привыкнешь ко мне. Адаптируешься.

– С тобой скорее умрешь, чем адаптируешься.

– Говорю тебе, ты приспособишься ко мне, – говорил он через дверь.

– Никто еще не адаптировался!

– Если тебе надо много секса – скажи. Если тебе надо мало секса – скажи: ок, Алехандро, мне не надо сейчас. Никаких проблем.

– Тогда оставь меня в покое. Мне не надо сейчас, – сказала я через дверь.

Он стоял, прислонившись к двери, так что она скрипела и прогибалась под тяжестью его тела.

– Обещай мне, что ты только для меня и я только для тебя, и я сдержу слово. Когда ты уедешь в Россию, у меня не будет здесь женщин. Я могу год и шесть месяцев жить без секса.

– Откуда такая точность?

– С тех пор как я встретил тебя на Малеконе, у меня не было женщин. О! Почему ты заперлась?

– Я устала!

– Все думают, я принимаю пастрис для секса, но я натуральный. Я никогда не принимаю ничего. У меня и так всегда стоит. Если я приму пастрис, я буду любить тебя три дня подряд.

– Мне этого не требуется.

– Теперь отдыхай! – крикнул он мне через дверь. – Иди в комнату, можешь писать дневник или спать! Тебе нужен отдых! Релакс нау!

И он куда-то ушел. Какой прекрасный человек: лучше меня знает, что мне делать.

Он обожает наряжать меня, словно я кукла. Изучил весь мой гардероб, вплоть до нижнего белья, и развесил наряды в шкафу, чтобы было удобнее выбирать подходящую одежду и одевать меня, как камердинер. Небрежность во внешнем виде для него недопустима. Когда я завалилась спать, не сняв косметику, а утром, едва продрав глаза, поплелась пить кофе, мне была прочитана целая лекция: «Надо, надо умываться по утрам и вечерам!», после чего он собственноручно попытался выковырять из уголков моих глаз комочки вчерашней туши.

Днем мне предоставляется относительная свобода, но к вечерней одежде особые требования.

– Мне не нравятся твои шорты, сними их. Давай надень свое синее платье и жемчужное ожерелье. Мы поедем танцевать румбу. – Он не терпит возражений.

Теперь я начинаю понимать, что творится в голове у мужчин, поскольку Педро говорит то, о чем принято молчать. Причем озвучивает мысль именно в том виде, в каком она зарождается у него в голове, не добавляя никакой смягчающей интонационной окраски.

Поэтому, увидев горничную, сразу жестко отчитал ее за то, что телевизор не работает.

Она начала разбираться с пультом, оказалось, что Педро сам, нажимая на все подряд кнопки, вошел в меню настроек и что-то там переключил.

Это его нисколько не обескуражило. Он даже не извинился перед горничной. Пришлось мне за него извиняться.

А он попросил у меня бритву, побрился, умудрившись использовать все запасные лезвия. Подушился моими духами, врубил клипы на полную громкость и пригласил меня на медляк.

Картина такая: я в вечернем макияже, в платье и босоножках на каблуках. Он голый. По телеку надрывается Иглесиас. Мы медленно и торжественно кружимся по комнате, будто на балу у президента.

– Ми рейна, все ок?

– Да, да. – Я отвернулась от его губищ, которые норовят размазать мою помаду.

Меня бесит надрывный Иглесиас, бесят жаркие объятия Алехандро, бесит то, что он душится моими духами, в то время как я подарила ему мужскую туалетную воду. Почему бы не пользоваться ей?

– Ми рейна! Ми рейна! Ван мумент, плиз, все ок?