Кто вы здесь, в Америке? - [54]
А как быть, если не хочется? Обязательно, как наши за рубежом, так на баррикады: за, против, всех к такой-то матери... Эмоций - жуть, прямо зависть берет.
А если без пены изо рта и не раздирая ру-баху до пупа? Непривычно, конечно, дико даже и странно, но, все-таки....
Укоренилось представление, будто живу-щий на Западе русский не такой, как его сооте-чественник дома. Положено ему измениться. Ну, допустим, вместо Волкова стать Вулфом, а из Миши превратиться в Майка.
Майки - это бывает, Майки попадаются, по-падаются даже Владимиры, ставшие Уолтерами. Зачем они такое с собой сотворили? Спросите что полегче.... Наверное, таким образом начинали но-вую жизнь.
Мне как-то и в голову не пришло бы стать из Юрия, допустим, Юджином или Джорджем..
Честно говоря, в самом начале американс-кой эры, когда Яшка пошел в подготовительный класс, мы записали его Джейком. Но быстро спох-ватились и все переиграли. Почему это, вдруг, наш сын должен быть Джейком? Да, Яшка, Яшка он, и все тут.
Алиска это дело взяла в руки сама. Вначале она стала Элис. Шесть лет была таковой, и, вроде всех это устраивало. Но в какой-то момент прои-зошло пробуждение национального самосознания. В развернувшейся битве Алисы против Элис жерт-вой стала Элис. Теперь наша дочка во всех школь-ных и прочих документах опять Алиса, а Элис по-чила в бозе.
Жена в отношении своего имени сразу пове-ла политику суровую и бескомпромиссную. Вам ли рассказывать, что американцам одолеть имя Свет-лана все равно, что лезть ночью через двухметро-вый забор с колючей проволокой наверху? Я уж уговаривал жену:
- Да пусть Ланой зовут, тебе-то что? -
Никаких Лан. Приучила всех на работе называть ее Светланой. И называют: трясут от усилий головой, заикаются, но выговаривают.
С именами разобрались. Вовсе не обяза-тельно становиться Сэмом или Бобом, если попал в Америку. Странно, но факт – здесь даже Вася мо-жет благоденствовать, оставаясь таковым.
Этим летом в Краснодаре, узнав, что я из Америки, меня на полном серьёзе спросили, поче-му у меня нет акцента. Вот так. Значит пора выра-батывать акцент. Время от времени в поисках сло-ва нужно щелкать пальцами и раскатисто картавя на букве "р", приговаривать: "Kak eto skazat"? Kak eto budyet y vas po ruski?"
Конечно, все это муть сиреневая. Акцент может появиться или у тех, кого привезли в Аме-рику в нежном возрасте, или, допустим, если дама замужем за американцем двадцать лет и по-русски общаться было не с кем. В таких ситуациях иногда возникает сразу два плохих языка. Пару недель назад делегацию, с которой я работал, знакомила с одним мрачноватым заведением русская сотрудни-ца. С коллегами она разговаривала на плохом анг-лийском с чудовищным акцентом, а русский, на ко-тором она общалась с нами, был еще хуже. Это мне напомнило рассказ Сергея Колбасьева о короле Греции, который вообще-то был датчанином. За многолетним отсутствием практики родной дат-ский язык он забыл, а греческому не научился, по-тому, как было это ниже его королевского дос-тоинства.
Но это, конечно, крайности. С языком и без них картина грустная. Сплошь и рядом наши впле-тают в свою и так замусоренную американизмами русскую речь что-то вроде "Зэтс ит" (произноше-ние полностью соответствует написанию) или "Кам он" или еще что-то, демонстрирующее собеседни-ку, что русский язык - это вынужденная уступка, а вообще он даже сны только на английском видит.
Предполагается, что русский в Америке должен или раздуваться от ощущения собс-твенного превосходства над остальными обита-телями планеты Земля или, наоборот, быть су-ществом желчным, всем недовольным - в состоя-нии постоянного душевного надрыва и надлома.
А с чего бы, собственно? С чего раздуваться или, наоборот, скорбеть? Америку я не идеализи-рую, а в Россию обратно не хочу. Вот так. Очень просто. Не подвиг и не трагедия, а смена декора-ций.
Ладно, вернемся к стандартным вопросам....
Так, вот, ощущаю я себя русским. Русским, который живет в Америке. Правда, тут же следую-щий вопрос: А что же это означает?
Это, прежде всего, означает, что я принял американские правила игры. Не хамлю в магази-нах, не обгоняю машины по обочине, улыбаюсь встречным и поперечным вместо того, чтобы ода-рить их угрюмым взглядом. Ничего от американ-цев не ожидаю. Улыбка просто означает: "Я вас вижу". Не ожидаю чудес, зная, что бюрократы аме-риканские ничем не отличаются от своих российс-ких коллег или каких-либо еще. Не обольщаюсь, когда хвалят по поводу хорошо сделанной работы. Сегодня похвалят, а завтра, если это будет выгод-но, погонят - это здесь запросто.
Количество идиотов на душу населения в любой стране примерно одинаково. Точно так же обстоит дело с придурками всех мастей, дебилами и далее по списку. Другое дело, что не дают им в этой стране развернуться. Кто-то может с удоволь-ствием и нахамил бы или еще чем выразил позывы души, но ведь добром не кончится, вот беда в чем... Вот и сидит, мучается.
Любые обобщения по поводу американско-го (как и любого другого) национального характера отдают примитивом и, чаше всего, пещерным шо-винизмом. Конечно, Россия, страна мистическая (что самими же русскими и придумано) и умом ее не объять. Не объять, и ладно. Только, вот, почему-то считается, что Америку умом объять - это раз плюнуть, как два пальца....
Прадед автора книги, Алексей Михайлович Савенков, эмигрировал в начале прошлого века в Италию и после революции остался там навсегда, в безвестности для родных. Семейные предания приобретают другие масштабы, когда потомки неожиданно узнали, что Алексей после ареста был отправлен Российской империей на Запад в качестве тайного агента Охранки. Упорные поиски автора пролили свет на деятельность прадеда среди эсэров до роспуска; Заграничной агентуры в 1917 г. и на его дальнейшую жизнь. В приложении даются редкий очерк «Русская тайная полиция в Италии» (1924) Алексея Колосова, соседа героя книги по итальянской колонии эсэров, а также воспоминания о ней писателей Бориса Зайцева и Михаила Осоргина.
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.