Кто вы здесь, в Америке? - [28]

Шрифт
Интервал

- А вам не кажется, что это не очень-то чест-но - получать от Америки пособия, фудстампы и прочие блага, и при этом работать за наличные, нигде не декларируя доход? И как этот обман со-образуется с вашими сладкими речениями? А почему церковное руководство в истинно христи-анском духе не поставит американский Конгресс в известность о том, что в своей стране уже много лет вас никто не преследует? -

Но мне ли задавать такие вопросы? К свету истины не приобщен, был разведен и, вообще, че-ловек курящий.


Миннесота

Март 2002 г.


На север


Шесть часов утра, темно и морозец. Не торопясь выкуриваю первую утреннюю сигарету, ожидая, пока отогреется ло-бовое стекло машины. Ну, вроде что-то уже через морозные разводы видно. Будем трогаться, дорога сегодня у нас с Фафиком дальняя. Фафик - это мой зеленый "Форд", а зову я его так из-за номерного знака, который начинается буквами FUF.

Через четыре светофора проталкиваюсь к фривею 35Е. На петле разгоняю машину, чтобы спокойно влиться в поток. Поочередно смотрю то влево через плечо, то в зеркало заднего вида. Так, вроде как раз для меня местечко. Бочком, бочком, есть, вписался. Теперь нужно через три полосы протиснуться на крайнюю левую, чтобы больше уже не дергаться. Утренняя суматоха в полном разгаре, но особых пробок нет, хотя c ветерком тоже не полетишь. Центр Сент-Пола позади. Мель-ком посматриваю на висящие над автострадой зе-леные щиты со светящимися названиями улиц и фривеев, и указывающими во все стороны стрел-ками. На фривее веселье вовсю: толпа машин, кто-то пытается обогнать всех и вся, кто-то отчаянно старается перестроиться в нужную ему полосу. Как всегда и везде, лютую и общую неприязнь вызыва-ют "отличники", которые показывают всем пример и едут, четко соблюдая ограничение скорости (или медленнее) - это самый опасный и гнусный тип во-дителя, потому что из-за таких гадов всем осталь-ным приходится перестраиваться и делать массу лишних и рискованных движений. Как раз такой мерзавец едет передо мной со скоростью 45 миль при ограничении 55. Перестроиться мне не дает плотный поток машин справа. И вот, ведь, демо-кратия, ети ё мать! Даже застрелить этого мудака нельзя. Наконец-то улучил момент, нырнул вправо в промежуток между траком и джипом.

Осталась позади кольцевая автострада и те-перь я удаляюсь от всей этой суеты. Можно набрать нормальную скорость. Прижимаю педаль газа, посматриваю на спидометр: 70... 75... 80 миль в час. Тридцать пятый фривей хорош тем, что огра-ничение скорости здесь 70 миль, а по неписаным американским правилам разрешается превышение скорости до десяти миль. Поэтому, пока я держу 80, ни один коп ко мне не прицепится. Попутных машин немного, зато навстречу движется нескон-чаемая, плотная, светящаяся огнями гусеница - народ катит в Twin-Cities, чтобы начать трудовой день. На поворотах фривея их фары бьют мне по глазам, а на такой скорости лучше не слетать с дороги. Напряженно всматриваюсь в разметку, особенно на многочисленных поворотах.

Встречных машин все меньше и меньше, теперь это уже не гусеница, а густо разбросанные светлячки - как в Иллинойсе летом на полях.

Можно расслабиться. Откидываюсь на спинку сиденья и убираю правую руку с руля. Слушаю музыку. Сейчас это Бичевская, а вообще кассет я взял много, чтобы хватило на всю дорогу. Докурив очередную сигарету, протягиваю руку вправо и наощупь ухватываю кружку с кофе. Мне уютно в мирке моей машины. На свободном си-денье разложены сигареты, кассеты, сотовый теле-фон, зажигалка. Там же моя походная кожаная сум-ка с картами и всякой всячиной. На лобовом стекле на присосках прикреплена дощечка с блокнотом для записей и ручкой. Иногда задание на срочный перевод я получаю прямо в машине, и нужно быс-тро записать адрес и остальную информацию. Но чаще я использую эту дощечку, чтобы прикреплять к ней компьютерную распечатку с маршрутом. Хо-тя сегодня маршрут у меня крайне простой – пол-ный вперед до Дулуса, а там тридцать пятый фри-вей заканчивается и я поеду вдоль озера по шесть-десят первому хайвею. Всего около трехста миль в одну сторону.

Справа все светлее и светлее. Скоро и фары можно выключать. На западе сумерки, а на вос-токе подсвеченные розовым облака и бледно-го-лубое холодное небо. По обеим сторонам шоссе бе-резовые рощи. Сверкает инеем высокая трава лу-гов. Мостик через речушку. Боковым зрением ви-жу поваленное дерево в мелкой воде.

Читаю названия озер и речек на дорожных знаках. Ну, прямо тебе Фенимор Купер: озеро Ло-синый Рог, речка Бобровая. Самый класс, конечно, ручей Порезанного Лица! Вода в озерах парит на морозце.

Рощи постепенно переходят в сплошные ле-са. Вот местечко для наших трех медведей - какие-то обломанные стволы торчат на лесных прогали-нах.

Как это всегда бывает в поездках, вначале думаю о повседневных будничных делах, потом дорога захватывает и я погружаюсь в то совершен-но особое состояние, которое возникает только во время дальнего пути. Легко придерживаю руль, слушаю музыку и рассеянно плыву "по волне моей памяти". Вольно и без моего участия сменяют друг друга мысли и картинки. Я просто присутствую при этом процессе. Там и беловолосый утренний сонный Яшка и, смотри, что это там, впереди – яст-реб, что ли, кружит? И лес какой мрачный по сто-ронам. В западной Польше, помню, был такой же сумрачный, прямо-таки, разбойничий предрассвет-ный лес - в районе Жепина. Потом память переска-кивает на шустрых польских мальчиков на границе с Белоруссией, которые за сто дойчмарок протал-кивали машины без очереди в Тересполе. Молодые ребятки и матерились непрерывно по-польски, а очередь там была гигантская, километра три. Те-респоль это с польской стороны, а с белорусской он уже Брест. А когда в Краснодар ездили, пом-нишь? вечером мы разожгли костерок в рощице чуть в стороне от шоссе, чтобы с дороги было не видно. И мы с детьми сидели вокруг костерка, пока Света чего-то там варила. Брат потом сказал, что мы сумасшедшие, если так отчаянно останавлива-емся на ночлег. На обратном пути мы поняли, как сейчас ночуют путешественники в России, - сделав привал в районе Воронежа, недалеко от ГАИ. Даль-нобойщики поставили свои здоровенные фуры со всех сторон, образовав своеобразную площадку и оставив только один проход. В этот проход заезжа-ли легковые и располагались на ночлег, а потом, когда стемнело, весь стан закрыли еще одним гру-зовиком.


Рекомендуем почитать
Вместе с Джанис

Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.


Марк Болан

За две недели до тридцатилетия Марк Болан погиб в трагической катастрофе. Машина, пассажиром которой был рок–идол, ехала рано утром по одной из узких дорог Южного Лондона, и когда на её пути оказался горбатый железнодорожный мост, она потеряла управление и врезалась в дерево. Он скончался мгновенно. В тот же день национальные газеты поместили новость об этой роковой катастрофе на первых страницах. Мир поп музыки был ошеломлён. Сотни поклонников оплакивали смерть своего идола, едва не превратив его похороны в балаган, и по сей день к месту катастрофы совершаются постоянные паломничества с целью повесить на это дерево наивные, но нежные и искренние послания. Хотя утверждение, что гибель Марка Болана следовала образцам многих его предшественников спорно, тем не менее, обозревателя эфемерного мира рок–н–ролла со всеми его эксцессами и крайностями можно простить за тот вывод, что предпосылкой к звёздности является готовность претендента умереть насильственной смертью до своего тридцатилетия, находясь на вершине своей карьеры.


Рок–роуди. За кулисами и не только

Часто слышишь, «Если ты помнишь шестидесятые, тебя там не было». И это отчасти правда, так как никогда не было выпито, не скурено книг и не использовано всевозможных ингредиентов больше, чем тогда. Но единственной слабостью Таппи Райта были женщины. Отсюда и ясность его воспоминаний определённо самого невероятного периода во всемирной истории, ядро, которого в британской культуре, думаю, составляло всего каких–нибудь пять сотен человек, и Таппи Райт был в эпицентре этого кратковременного вихря, который изменил мир. Эту книгу будешь читать и перечитывать, часто возвращаясь к уже прочитанному.


Алиби для великой певицы

Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.


На берегах утопий. Разговоры о театре

Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.


Давай притворимся, что этого не было

Перед вами необычайно смешные мемуары Дженни Лоусон, автора бестселлера «Безумно счастливые», которую называют одной из самых остроумных писательниц нашего поколения. В этой книге она признается в темных, неловких моментах своей жизни, с неприличной открытостью и юмором переживая их вновь, и показывает, что именно они заложили основы ее характера и сделали неповторимой. Писательское творчество Дженни Лоусон заставило миллионы людей по всему миру смеяться до слез и принесло писательнице немыслимое количество наград.