Прибывший минут через 20 после опергруппы «комитетский» следователь тоскливо поглядел на место происшествия и сделал глубокомысленный вывод: либо она выбросилась сама, либо ей помогли выброситься.
Бурлаков молча переглянулся с криминалистом, и так же молча они продолжили работу.
Да, положение тела говорило о том, что это был ее собственный выбор. Лежала погибшая на приличном расстоянии от стены, даже для падения с самого верхнего, недостроенного пятого этажа. Прыгала, сделав пару шагов для разбега, или все-таки «помогли» резким мощным толчком в спину?
Травмы на теле тяжелые, но это вообще не показатель: на этом хламе даже если просто споткнешься – можно шею сломать. Нужно ждать заключения эксперта, все ли травмы прижизненные, нет ли признаков насилия, не была ли она уже мертва в своем последнем полете.
Зачем, интересно, она поперлась поздним вечером, в темноте, на верхний этаж недостроенного здания? Звездами любоваться? Какие звезды в декабре в Артюховске, когда и неба нет, а какая-то темная рыхлая субстанция, редкий день не сочащаяся влагой?
Самоубийство? Не станет же девушка в здравом уме, если она не лунатик, гулять ночью в недостроенном здании. И даже ради самоубийства не станет – вон поблизости несколько пятиэтажек есть, все двери нараспашку, свободно можно на любую крышу подняться.
А тут, в больнице, после недавнего убийства пациента, администрация навела шороху. И даже здесь, в недостроенном корпусе, на все проемы навесили двери и заперли на ключ.
Но вот одна из четырех входных дверей на первом этаже, с торца, была не заперта. А должна была. Откуда же девушка знала, что именно сегодня дверь будет не заперта, и именно эта? Или она ходила наугад и дергала все двери по очереди – авось, какая-нибудь да откроется?
Нет, не укладывается. Человек, надумавший покончить с собой спонтанно, сделает это прямо дома. А планирующий заранее – продумывает все мелочи. Добывает ключ от нужной двери, например. Есть здесь где-то ключ от входной двери? Нету.
Мастер строительного участка, молодой парнишка, уже издерганный своей хлопотной должностью и проистекающей из нее ответственностью, а также безответственностью и пофигизмом своих работяг, уверял, что по утрам все двери самолично открывал для рабочих, а после окончания работ – закрывал. И понятия теперь не имеет, почему одна дверь оказалась открытой. Продемонстрировал ключи.
– А если, скажем, вы задерживались? Ну, бывает же, что по производственным причинам вам надо утром быть в другом месте?
– Тогда рабочие ждут меня в бендежке, попасть в нее можно с центрального входа.
– Просто сидят и ждут?
– Ну, не просто сидят, делают какую-то работу. Я звоню и даю задание.
В бендежке, кстати, ночевал сторож, который ничего не слышал, потому что смотрел телевизор. Старый малогабаритный «Квазар» тут же и стоял на столе. Все остальное место занимали в навалку бокалы, чашки, плошки и пустые консервные банки с окурками. Осмотр бендежки ничего не дал.
– Вы территорию ночью не обходите?
– А чего ее обходить? – несказанно удивился сторож. – Грязь месить?
– А стройматериалы, которые вы охранять должны? Кирпич, доски?
– Кому они нужны, – махнул рукой сторож. – Как их отсюда вывезешь? На проходной охрана. А краски-мраски – под замком в соседней комнате, там на окне решетка, а дверь в подъезд я изнутри запираю.
Фамилия погибшей резанула Бурлакова по ушам. За последний истекший месяц пришлось общаться с этой девушкой не единожды, поскольку именно в ее смену в нейрохирургии был убит Игорь Юрьевич Херсонский.
Крохмалева на опросах рыдала и стояла твердо на своем: прилегла вздремнуть в ординаторской. Входная дверь, ведущая на лестничную площадку, была закрыта на ключ, ключ торчал в замочной скважине изнутри, и о том, как проник посторонний в отделение, она понятия не имеет.
Не хватало теперь где-нибудь в сумочке Ольги Петровны обнаружить записку или в «Одноклассниках» – ее страничку с жалобами на зверя-полицая, истерзавшего ее допросами. А то и похлеще – заявление, что капитан Бурлаков своими беспочвенными подозрениями опорочил ее имя, и жизнь для нее потеряла всякий смысл.
Но сумочки нигде поблизости не наблюдалось. И записки в карманах одежды тоже. Как и телефона.
Оля Крохмалева два года тому назад окончила медицинский колледж. Родом она была из села. Устроившись на работу в Артюховске, стала снимать квартиру.
Трудоустроиться ей сложности не составило – в нейрохирургическом отделении больницы имени Пирогова она проходила практику и оставила о себе хорошее мнение. А текучка среди медицинского персонала среднего звена – явление постоянное.
Квартиру снимала у своей же сотрудницы, санитарки нейрохирургии. По свидетельству сотрудников, девушкой была не слишком общительной.
Врачи отзывались о ней как о старательном, дисциплинированном работнике, медсестры и санитарки – как о молчунье. Только Яна Полынина, тоже медсестра из нейрохирургии и бывшая однокурсница Ольги, была о ней своего особого мнения – как о простушке и серой мышке.
– Пионэрка! – с насмешливой гримаской охарактеризовала однокурсницу Яна. – Село!
Подруг у Оли не было, из сотрудников более-менее тесно она общалась именно с Яной, по причине общего студенческого прошлого. Но Яна, как ни старалась, не могла припомнить ни одного их задушевного разговора.
