Кто в тереме? - [16]

В ее кухонном шкафчике рядами стояли двухсотграммовые банки из-под кофе, коими снабжала ее Милка, большая любительница этого напитка. Теперь они были наполнены сушеной мятой четырех сортов, лимонными и апельсиновыми корочками, каркаде, черносливом и изюмом, спиртовой настойкой орехов и прочими, и прочими ингредиентами для создания алкоголесодержащих шедевров. Покупателями Антонины Семеновны были гурманы, истинные ценители таланта.

Когда дочь Евдокия время от времени надумывала вернуть маму с зыбкой стези полукриминального бизнеса на добродетельную стезю порядочной пенсионерки, та возмущалась:

– А чем я буду жить? С твоей зарплатой от тебя помощи не скоро дождешься!

– Побойся Бога! У тебя пенсия больше моей зарплаты. Тебе ли жаловаться? От людей стыдно, ей-богу.

– От кого это тебе стыдно? От Надьки Волковой? Это ей надо стыдиться, что она людей туфтой травит! Да и то сказать, люди-то к ней и не ходят. Одно алкашье в клиентах. А мои клиенты – люди порядочные, только бедные. Бедность не порок! И Васек Вилявин, хоть и на джипе, а ко мне приезжает.

Антонина Семеновна играла агрессию и наращивала децибелы в целях маскировки, поскольку обе прекрасно знали: голодная смерть в ближайшем будущем ей не грозила. Очень приличную пенсию она заработала на астраханском газоперерабатывающем заводе.

Дочь не понимала, что меркантильные интересы движут матерью гораздо в меньшей степени, чем амбиции творца. У нее и цены-то были весьма щадящими, лишь бы себе не в убыток, а могла бы драть с клиентуры: продукция ее была «брендовой».

Зарабатывая пенсию, тетя Тоня проглядела свой дар и не дала ему в свое время развиться.

– Я как тот король, который главным делом своей жизни считал выращивание капусты, – горделиво говорила она. – Фамилию его забыла!

Ей об этом короле рассказала как-то Зоя Васильевна.

На определенном жизненном этапе полузадушенный дар тети Тони поднял голову и захотел расти. Это было ее позднее дитя. Тетя Тоня вдохновенно экспериментировала, и даже плебейский первач в ее исполнении был очищен от специфического запаха и вид имел кристально-прозрачный. Куда там виски!

Васек Вилявин, постоянный клиент, однажды, желая сделать тете Тоне приятное, привозил полбутылки, попробовать ей для сравнения. Бурда, право слово!

Среди ее избалованной клиентуры имелись и любители классического самогона, без добавок, всех этих «вишенок на торте», как, например, сама Люся. Вообще, у трех подруг были разные вкусовые пристрастия.

Выпендрежница Мила, скажем, заказывала тете Тоне настойку на мяте и лимоне, с добавлением чуточки корицы. У них это называлось «Махито». Не лыком шиты, телевизор смотрим! А Зоя предпочитала «Амаретто» тети-Тониного разлива, с привкусом абрикосовых косточек: в самогон добавлялись кофе, сахар и ванилин в одной ей известных пропорциях и что-то еще.

Это «что-то еще» хранилось в строжайшей тайне, как фамильный наследственный секрет, и тетя Тоня, выпив рюмочку-другую, плакалась Миле:

– Вот умру – и некому даже передать секреты будет. Унесу с собой. Дочь у меня беспонтовая, ей ничего не надо.

– А Юльке? – лицемерно сочувствовала Мила. Лицемерно – потому что уже не раз она подкатывала к Антонине Семеновне с просьбой дать им с подругами рецепты ее напитков. Соседка была – кремень, даже в подпитии.

– Юлька? – саркастически усмехалась тетя Тоня. – Юлька еще беспонтовей. Юлька в футбол играет!

Юлька была внучкой Антонины Семеновны, дочерью Дуси. Она с малых лет росла пацанкой и действительно играла в футбол: ее единственную из девчачьего племени пятиэтажки местные мальчишки не гнали от себя. Вместе с ними она азартно лупила мячом в бетонные стены гаражей и бегала по самодельному футбольному полю.

Полем стал пустырь, который юные энтузиасты-футболисты зачистили от мусора и повыкорчевали камыш. Потом где-то в новой части Артюховска открылась секция женского футбола, и Юлька стала ее членом. По слухам, их команда даже ездила на соревнования в другие города и добилась неплохих результатов.

– Передайте секрет мне! – в очередной раз подкатывалась Мила.

– Так я еще умирать не собираюсь!

Не с тетей ли Тоней что?

Тут сердце у Люси сжалось еще раз: за машиной «скорой» она узрела притулившуюся полицейскую машину, а дальше – еще одну. Первая попроще, во второй, наверное, начальство. Раньше было проще: обычная милиция ездила на «газиках», руководство на «Волгах». А теперь все больше на иномарках. Иномарка и иномарка, Люся в них не разбиралась, но точно, полицейская.

Нехорошее предчувствие ее не обмануло. Дверь в тети-тонину квартиру была приоткрыта. Едва Люся взлетела на Милкин третий этаж, распахнулась совсем. На площадку выдвинулись два мужика в белых халатах. Они выносили носилки с тетей Тоней. Замыкал шествие полицейский, он то ли следил за надлежащей транспортировкой, то ли оказывал моральную помощь.

Людмила Петровна, прижавшись к стене, перевела дух с некоторым облегчением – лицо тети Тони не было закрыто простыней, значит, жива. Но – полиция? Знает ли Дуся, что с матерью беда? Что, вообще, могло случиться?

На часть вопросов ответ последовал незамедлительно: на площадку вывалилась сама зареванная Дуся и, узрев Люсю, зарыдала с новой силой и припала головой к щуплой Люсиной груди. Дуся, как и мать, была женщиной весьма дородной, и субтильную Люсю основательно шатнуло, но стена ее удержала.