Кто твой враг - [42]

Шрифт
Интервал

Эрнст присел на скамью в Сохо-сквер, засунул руки в карманы — вспоминал, глаза у него повлажнели.

XVI

Норман пришел в тот самый момент, когда Чарли собрался позвонить Сонни — сказать, что он думает о сценарии.

— Извини, — сказал Норман. — Похоже, вы не ждали меня так рано.

— Входи, — сказал Чарли. — Джои давно пора вернуться. — Он все еще держал сценарий. — Я зарекся иметь дело с Винкельманом. — Чарли налил Норману пива. Его округлое лицо пылало от возмущения. — Да такой увлекательной комедии у него бог знает сколько лет не было. А он пропускает ее через мясорубку, и в итоге из мясорубки выходит куча дерьма. Я сию же минуту звоню ему и всё выкладываю.

— Погоди звонить, — сказал Норман.

— Как же, как же. Может, надо подождать, пока эта мерзость появится под моим именем. И тогда мне здесь — каюк.

— Что, сценарий так плох?

— Да я даже имя Ландиса постыдился бы на нем поставить. Этим все сказано.

— Получишь хорошие деньги. А деньги пригодятся.

— Как же, как же. Пригодятся, как не пригодиться.

— Не хочешь, чтобы на сценарии стояло твое имя, почему бы не взять псевдоним?

— Это дело принципа. Я-то буду знать, кто его написал. — Чарли отошел от телефона. — Знаю, что ты думаешь. До сих пор мое имя в титрах не ставили. По-твоему, надо рехнуться, чтобы отказаться от такого. Послушай, дорогуша, тут многие считают меня неудачником, но у меня своя гордость есть, понял? Если на сценарии будет стоять мое имя, это должен быть мой сценарий. Тот из винкельмановских молодчиков, кто потрудился над моим сценарием, переиначил его так, что не узнать.

— Но твой сценарий никто не читал. Так что никому невдомек.

Чарли прикрыл один глаз, замолотил по ладони кулаком.

— Конечно, я могу подождать, пока картина выйдет на экран. Если она будет иметь успех, я мог бы… но я не такое ничтожество. Мне очень жаль. — Чарли вперил полузакрытый глаз в Нормана. — Помимо всего, ты бы знал… Как же, как же, понимаю. Норман — могила. — Чарли в раздумье полистал сценарий. — Знаешь, не так уж он и плох. Вполне приемлем. Я вот о чем: тот, кто его кромсал, знал свое дело. Но придумать он ничего не придумал — всё я. — Чарли свернул сценарий в трубочку, похлопал им Нормана по плечу. — Ты знаешь, энергии у меня хоть отбавляй — вот в чем моя беда. Фантазия у меня перехлестывает через край. Парни меньшего калибра вроде тебя и Арти Миллера[99] — Чарли прыснул и подмигнул, — умеют держать себя в рамках. — Он развернул сценарий, прочел страницу про себя. — Этот писака, кто бы он ни был, профессионал. Может, он и сократил лишку там-сям, но… — Чарли помрачнел. — Ну а что, если картина произведет фурор, он что — не захочет свою долю успеха? Я вот о чем: если будет считаться, что сценарий написал я один, а так, как тебе известно, и есть, я попаду в переплет, если этот писака объявится и…

— Сценарий твой, — сказал Норман. — Ты только что сам так сказал.

Чарли снова замолотил по ладони кулаком.

— Что бы ты сделал? На моем месте, я вот о чем.

— Тебе нужны деньги.

Чарли в унынии застыл у окна.

— Гордость гордостью, но есть кое-что еще, помимо гордости. Джои, к примеру. Наверное, на этот раз мне в порядке исключения придется поступить практично.

— Думаю, да.

— Если бы ты не вошел тогда, я бы сейчас говорил с Винкельманом. Верно?

— Да.

— Ладно. Так я и сделаю. И тебе спасибо — навел на ум.

— Перестань дергаться, — сказал Норман. — И где Джои? Я умираю с голоду.

Чарли тем временем накидал два сюжета и замысел комедийного сериала.

— Вот черт, — сказал он. — Все недостатки гениев у меня есть. Я беден, как О’Кейси. Куда неряшливее Бальзака. Охоч до женщин не хуже Байрона. О чем говорить — у меня и геморрой почище, чем у Маркса, так почему, спрашивается, я терплю одну неудачу за другой?

Норман не успел ответить, как явилась Джои.

— Приветик. — Она помахивала бутылкой виски. — Приветик.

— Похоже, вы с Бобом поработали на славу. — Чарли был холоден. — Ты, должно быть, устала.

Джои плюхнулась в кресло, скинула туфли.

— Налей-ка мне, да побольше, красавец, — бросила она Норману. — И себе за компанию. — Затем обратилась к Чарли: — Давай пойдем куда-нибудь поесть. Боб заплатил мне сверхурочные. Денег навалом.

— Я купил салат, — сказал Чарли. — Ты оставила записку, просила купить салат.

— Салат можно съесть утром, — сказала Джои. — На завтрак.

— Очень остроумно.

— Отличная мысль, я поддерживаю Джои, — сказал Норман. — Давай поедим в ресторане.

— Есть будем дома.

— Что такое дом — место, где тебя тянет повеситься, — сказала Джои. — Это острота Боба. Я напечатала ее трижды.

— Ха-ха-ха, — сказал Чарли.

— Чарли, милый, — Джои удивилась, судя по всему, искренне, — что случилось?

— Винкельман принял сценарий. Он пойдет в производство. Сверх того, я сегодня продал «Камео» получасовку.

— Смотри, какой успех! — сказала Джои как-то двусмысленно.

— Я лечу домой — обрадовать тебя, а тебя нет. Я собирался сегодня сесть за пьесу. И что же — вместо этого бегал за покупками.

— Ни слова больше. Я готовлю обед.

— А я не против куда-нибудь пойти, — сказал Чарли. — Не против отпраздновать.

— Отпраздновать? Ну нет, — сказала она, — есть мы будем здесь, — и, обратившись к Норману, добавила: — С нашим благодетелем.


Еще от автора Мордехай Рихлер
В этом году в Иерусалиме

Замечательный канадский прозаик Мордехай Рихлер (1931–2001) (его книги «Кто твой враг», «Улица», «Всадник с улицы Сент-Урбан», «Версия Барни» переведены на русский) не менее замечательный эссеист. Темы эссе, собранных в этой книге, самые разные, но о чем бы ни рассказывал Рихлер: о своем послевоенном детстве, о гангстерах, о воротилах киноиндустрии и бизнеса, о времяпрепровождении среднего класса в Америке, везде он ищет, как пишут критики, ответ на еврейский вопрос, который задает себе каждое поколение.Читать эссе Рихлера, в которых лиризм соседствует с сарказмом, обличение с состраданием, всегда увлекательно.


Версия Барни

Словом «игра» определяется и жанр романа Рихлера, и его творческий метод. Рихлер тяготеет к трагифарсовому письму, роман написан в лучших традициях англо-американской литературы смеха — не случайно автор стал лауреатом престижной в Канаде премии имени замечательного юмориста и теоретика юмора Стивена Ликока. Рихлер-Панофски владеет юмором на любой вкус — броским, изысканным, «черным». «Версия Барни» изобилует остротами, шутками, каламбурами, злыми и меткими карикатурами, читается как «современная комедия», демонстрируя обширную галерею современных каприччос — ловчил, проходимцев, жуиров, пьяниц, продажных политиков, оборотистых коммерсантов, графоманов, подкупленных следователей и адвокатов, чудаков, безумцев, экстремистов.


Писатели и издатели

Покупая книгу, мы не столь часто задумываемся о том, какой путь прошла авторская рукопись, прежде чем занять свое место на витрине.Взаимоотношения между писателем и редактором, конкуренция издательств, рекламные туры — вот лишь некоторые составляющие литературной кухни, которые, как правило, скрыты от читателя, притом что зачастую именно они определяют, получит книга всеобщее признание или останется незамеченной.


Всадник с улицы Сент-Урбан

Мордехай Рихлер (1931–2001) — один из самых известных в мире канадских писателей. Его книги — «Кто твой враг», «Улица», «Версия Барни» — пользуются успехом и в России.Жизнь Джейка Херша, молодого канадца, уехавшего в Англию, чтобы стать режиссером, складывается вроде бы удачно: он востребован, благополучен, у него прекрасная семья. Но Джейку с детства не дает покоя одна мечта — мечта еврея диаспоры после ужасов Холокоста, после погромов и унижений — найти мстителя (Джейк именует его Всадником с улицы Сент-Урбан), который отплатит всем антисемитам, и главное — Менгеле, Доктору Смерть.


Улица

В своей автобиографической книге один из самых известных канадских писателей с пронзительным лиризмом и юмором рассказывает об улице своего детства, где во время второй мировой войны росли и взрослели он и его друзья, потомки еврейских иммигрантов из разных стран Европы.


Рекомендуем почитать
Божьи яды и чёртовы снадобья. Неизлечимые судьбы посёлка Мгла

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мешок историй (сборник)

В книгу вошли истории, рассказанные и присланные составителю книги северянами, главным образом жителями Архангельской, а также Вологодской областей, Республики Коми, Республики Карелия и других городов и весей России. Истории подлинные и весьма поучительные: о любви и измене, о тонкостях рыбацкого дела, о вредных привычках и о том, как от них избавиться, о нечистой силе и народных рецептах от хворей и болезней…Какие-то истории А. Росков помнит с юности, какие-то были записаны им в зрелые годы. Последние двадцать с лишним лет работает в газетах, десять из них – редактором газеты «Завалинка» (ООО «Издательство «Северная неделя», г.


Три сестры со своими молитвами

Как может повлиять знакомство молодого офицера с душевнобольным Сергеевым на их жизни? В психиатрической лечебнице парень завершает историю, начатую его отцом еще в 80-е годы при СССР. Действтельно ли он болен? И что страшного может предрекать сумасшедший, сидящий в смирительной рубашке?


Душечка-Завитушечка

"И когда он увидел как следует её шею и полные здоровые плечи, то всплеснул руками и проговорил: - Душечка!" А.П.Чехов "Душечка".


Розовый дельфин

Эта книга – история о любви как столкновения двух космосов. Розовый дельфин – биологическая редкость, но, тем не менее, встречающийся в реальности индивид. Дельфин-альбинос, увидеть которого, по поверью, означает скорую необыкновенную удачу. И, как при падении звезды, здесь тоже нужно загадывать желание, и оно несомненно должно исполниться.В основе сюжета безымянный мужчина и женщина по имени Алиса, которые в один прекрасный момент, 300 лет назад, оказались практически одни на целой планете (Земля), постепенно превращающейся в мертвый бетонный шарик.


Очень приятно, Ниагара. Том 1

Эта книга – сборник рассказов, объединенных одним персонажем, от лица которого и ведется повествование. Ниагара – вдумчивая, ироничная, чувствительная, наблюдательная, находчивая и творческая интеллектуалка. С ней невозможно соскучиться. Яркие, неповторимые, осязаемые образы героев. Неожиданные и авантюрные повороты событий. Живой и колоритный стиль повествования. Сюжеты, написанные самой жизнью.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.