Кто-то, с кем можно бежать - [8]
– Вот оно, вожделение сердца моего, уже отворяются врата, уже, уже!
Ключ повернулся в замке, и едва только дверь приоткрылась, собака пулей ринулась внутрь и набросилась на того, кто внутри. Асаф остался снаружи, за дверью, которая закрылась. Всё как всегда, с горечью подумал он, всегда он остаётся за закрытой дверью. И именно поэтому решился, слегка толкнул дверь и заглянул. Увидел согнутую спину, длинную косу, спускающуюся из-под чёрного шерстяного берета, подумал, что это ребёнок с косой, в смысле девочка, кто-то маленький и худенький в сером балахоне, потом разглядел, что это маленькая старая женщина, которая, смеясь, зарывалась лицом в собачью шею и обнимала её тонкими руками, и говорила с ней на незнакомом языке. Асаф ждал, не хотел мешать, пока женщина, смеясь, не оттолкнула от себя собаку, говоря:
– Ну хватит, хватит тебе, скандальяриса такая, дай же, наконец, поздороваться с Тамар! – обернулась, и широкая улыбка застыла на её лице.
– Кто, – отступила она, – кто ты? – охнула и ухватилась за воротник своего балахона, лицо её исказила смесь разочарования и страха. – И что ты здесь ищешь?
Асаф подумал минутку.
– Я не знаю, – сказал он.
Монашка отступила ещё раз и упёрлась спиной в стенку с книжными полками. Собака стояла между ней и Асафом и смотрела на них по очереди, движения её языка выглядели жалкими и растерянными. Асафу казалось, что собака тоже разочарована; что не этой встречи она ожидала, когда привела его сюда.
– Извините, э... я правда не знаю, что я здесь делаю, – повторил Асаф, и понял, что вместо того, чтоб объяснить, он только запутывает, как всегда, когда должен был описать что-то словами, и не знал, что сделать, чтобы успокоить монашку, чтобы она не дышала так часто, и чтобы на её лбу не было таких сердитых морщин.
– Это пицца, – сказал он, деликатно указывая глазами на коробку в его руках, надеясь, что хоть это успокоит её, потому что пицца – это просто, это однозначно. Но она ещё сильнее прижалась к книгам, и Асаф ощутил, что все движения его угрожающе выросшего и увеличившегося тела неправильны, а монашка была трогательна, стоя возле книг, как маленькая испуганная птичка, распушившая перья, чтобы напугать хищника.
Тут он заметил, что стол накрыт: две тарелки и две чашки. Большие железные вилки. Монашка ждала гостя. Но он не мог объяснить такого её страха и разочарования, такой глубокой скорби.
– Так я пойду, – осторожно сказал он. Был ещё вопрос, касающийся бланка и штрафа. Он понятия не имел, как об этом сказать. Как попросить кого-то уплатить тебе штраф.
– Как пойдёшь? – вскрикнула женщина. – А где Тамар? Почему не пришла?
– Кто?
– Тамар, Тамар! Моя Тамар, её Тамар! – она в нетерпении три раза указала на собаку, которая распахнутыми глазами следила за диалогом, переводя взгляд туда и сюда, как зритель на игре в пинг-понг.
– Я её не знаю, – пролепетал Асаф, боясь оказаться виноватым, – я её просто не знаю. Правда.
Наступило долгое молчание. Асаф и монашка смотрели друг на друга, как двое чужих, которым необходим переводчик. Собака вдруг залаяла, и оба моргнули, как бы очнувшись от наведённого на них колдовства. Замедленная мысль проползла в мозгу Асафа: Тамар – это, наверно, та "молодая особа", о которой говорил продавец пиццы, та, с велосипедом. Может она делает доставку для церкви. Теперь всё ясно, подумал он, зная, что ничего не ясно, но это уже действительно не важно.
– Смотрите, я только принёс, – он положил белую картонную коробку на стол и мгновенно отступил, чтоб не подумала, что он собирается здесь есть, – только пиццу.
– Пиццу, пиццу, – взорвалась монашка, – хватит про пиццу! Я про Тамар спрашиваю, а он мне рассказывает про пиццы! Где ты её встретил? Говори уже!
Он стоял, слегка сжавшись, в то время как её страх перед ним быстро таял, и её вопросы выплёскивались на него один за другим, как будто она била его своими маленькими руками:
– Как это ты говоришь "не знаю её"? Ты ей не друг, не приятель, не родственник? Посмотри же мне в глаза! – Он поднял глаза и почему-то почувствовал себя немного лжецом под её сверлящим взглядом. – И она не прислала тебя немного меня порадовать? Чтоб я не так за неё волновалась? Минутку! Письмо! Глупая я, конечно, письмо! – бросилась к картонной коробке, открыла, и начала в ней рыться, поднимая пиццу и заглядывая под неё, прочитала со странным томлением рекламное объявление пиццерии, как будто искала намёк между строчками, и её маленькое лицо покраснело.
– Даже маленького письма нет? – прошептала она и нервно заправила за ухо серебряные волосы, выбившиеся из-под чёрного шерстяного берета. – Может сообщение на словах? Что-нибудь, что просила тебя запомнить? Попробуй, я прошу, мне очень важно: она, конечно, велела тебе что-то мне передать, верно? – Её глаза замерли на его лице, как будто она пыталась силой своего желания достать из его губ долгожданные слова. – Может быть, она просила только передать, что там всё встало на свои места? Правильно? Что опасность миновала? Она так тебе сказала? Нет?
