Кто скажет мне слова любви… - [20]

Тридцать седьмая лодка оказалась самой быстрой и неслась как стрела. К слову, неслась в произвольном направлении, пока они не научились управляться с тяжелым неповоротливым рулём… Красные от непривычных усилий Тася с Машей были довольны собой, чего нельзя было сказать об их соседях по лодке. Составы экипажей утверждал Альберт, пользуясь правом единоначалия. Сильная пара гребцов дополнялась слабыми подгребными, и наоборот – у подгребных «со стажем» загребными были неумехи.

Вот так они и оказались в одной лодке с тридцатипятилетним Муратом и двадцатисемилетним Антоном, которого Мурат на правах друга звал Тошей. Они вместе работали (в одной лаборатории, как туманно объяснил Мурат) и отдыхать тоже любили вдвоём. Между друзьями был разительный контраст: немногословный Мурат, чернобородый, горбоносый, с горящими глазами в угольно-чёрных ресницах – и круглолицый добродушный Тоша. Острая на язык Маша метко окрестила друзей Тотошей и Кокошей, и они с Тасей долго хихикали в своей палатке, укладываясь спать.

Как вскоре выяснилось, Мурат с Антоном вовсе не горели желанием провести отпуск в одной лодке с ними и просили Альберта дать им других подгребных – в группе хватало молодых спортивных девчат, и выбрать было из кого. Но Альберт своего решения не изменил: ребята были умелыми гребцами, вот и получили в напарники новичков – Тасю с Машей! И теперь сидели в лодке как два сыча и разговаривали только друг с другом.

Грести договорились по сорок минут: Тася с Антоном, Маша с Муратом. Мурат, которому Маша въехала-таки рукоятью весла в голую спину, процедил сквозь зубы: «По сторонам не смотри, на вёсла смотри, иначе всю спину мне ссадишь» Если бы он ругался, Маше было бы легче, а так – даже оправдываться не пришлось. Маша чувствовала себя виноватой и не поднимала глаз от вёсел. Через сорок минут менялись местами: Тася с Антоном садились грести, Маша с Муратом перебирались на корму. Мурат держал тяжёлый руль, Маше тоже хотелось подержать, но она стеснялась просить, а Мурат не обращал на неё никакого внимания и весело болтал с Антоном, словно они были вдвоём, а больше в лодке никого не было.

Маша, которой очень нравился Мурат, надулась и разобиделась, и даже предложила объявить ребятам бойкот, но Тася отказалась:

– Да брось ты, Машка, злиться! Ничего, стерпится-слюбится. Отпуск всё-таки… Не будем начинать его с бойкота. И потом, ты же говорила, что тебе нравится Мурат, вот и радуйся, что Альберт экипажи не поменял. Куда он от тебя теперь денется? Трое в одной лодке, не считая Тоши! – скаламбурила Тася, и подруги расхохотались.

Маша была в курсе их с Павлом отношений, которые и отношениями-то не назовёшь. Но Тася имела другое мнение: «Так что я тебе не конкурент, все женихи твоими будут, – сказала Тася. – А я буду любоваться природой и отдыхать».

Назвать лодочную кругосветку по Селигеру отдыхом можно было с большой натяжкой: три дня гребли с утра до вечера, не считая коротенькой остановки на обед. Тем слаще были днёвки… Лето стояло жаркое, и купались практически круглосуточно (даже когда гребли – останавливались на песчаных мелях, бродили по твердому даже в воде песку и дойдя до конца подводной косы восторженно плюхались в воду).

По берегам густо росла черника, которой здесь было столько, что кружка наполнялась доверху уже через минуту, а за пять минут набирали целую миску. Черника была крупная и на диво сладкая, в подмосковных лесах такой нет. Мурат с Антоном ягоды не собирали, на днёвках с утра до вечера сидели в лодке с удочками. Тайком от Маши Тася относила к ним в палатку миску, до краёв наполненную сладкими ягодами. Утром она находила миску у входа в свою палатку.

Шли дни. Ребята привыкли к «сокамерницам», которые молча выполняли всё, что от них требовали, и не лезли с разговорами. В первый же вечер днёвки Мурат смущённо поблагодарил Тасю за чернику.

– Ну зачем вы, девчонки… Неудобно даже, вы бы сами съели, а нам-то зачем?.. Так вкусно было! Мы с Тошкой сели и всю миску съели!

– Да мне не жалко, я люблю собирать, а её тут целый лес, мы и себе собрали, и вам, делать-то всё равно нечего, – пробормотала в ответ Тася, радуясь, что уже темно и Мурат не видит, как она покраснела.

А ещё через три дня Тоша рассказал ей о случившемся с ними курьёзе, оттащив Тасю за локоть подальше от палатки (к неудовольствию Маши) и шепча прямо в ухо:

– Тут, понимаешь, история вышла… – ухмыльнулся Тоша. – Ты нам ягоды днём принесла?

– Утром, я с шести утра собирала, пока жары нет. И утром вам отнесла.

– Ну и вот! – радостно подхватил Тоша. – Утром! А мы с четырёх на рыбалку уплыли, а в обед некогда было, завтрак ели, нам дежурные оставили, и сразу обед, а потом сразу на рыбалку, и твоя черника весь день в палатке простояла, – возбуждённо тарахтел Тоша. – А жара градусов сорок!

– Тридцать три, – машинально поправила его Тася, и Тоша радостно рассмеялся, повторяя своё любимое «ну и вот!»

– Ну и вот! Тридцать три, а в палатке ещё жарче, а ягоды весь день стояли! Понимаешь, о чём я? – хитро улыбаясь, шептал в тасино ухо Антон.

– Прокисли, что ли? – догадалась Тася.

– Да не прокисли, а забродили!! Ты же их сахаром посыпала, ну и вот… А мы вечером нашли, съели и «захорошели» оба… Будто спирта хлебнули. А Мурат, понимаешь, он вообще не пьёт, ну и вот… Ты бы его видела! – громким шёпотом рассказывал Антон, изнемогая от смеха.