Кто не знает братца Кролика! - [28]
Толстуха тем временем размягчила в тазе свежие веники. Помахивая внушительным пучком, забирает с собой поручика. Там, наверху, обтирает полотенцем между пудовыми грудями – жара ей, богатырше, нипочем. Мы благоразумно игнорируем лестницу, поднимающуюся в самый ад. Кролик клянется, что непременно примет ислам. Специалист по Древней Греции посылает его ко всем чертям и заявляет, что не позволит прикоснуться к себе ни одному мусульманину – а все только оттого, что он так активно их защищает.
Толстуха – опытный мучитель. Мгновение – Юлик уложен на полку. Веник взметнулся, словно ятаган, – фурия входит в раж. Поручик изображает блаженство. Васенька хлещется рядом. Кролик внизу азартен как никогда.
– Да пошел ты! – окончательно захлебывается девица. – И вообще, при чем здесь евреи? Как только заваривается каша, их вытаскивают словно жупел! Их всегда гоняли и резали, когда заваривались каши. А у нас заварилась, самая настоящая!
Я неприкаянно примостился на самой нижней ступеньке: даже здесь от жары трещат волосы.
Девчонка не унимается:
– Не беспокойтесь! Мы действительно не доживем до старости. До сорока лет не дотянем. Подохнем просто-напросто, потому что каша заварилась – а дальше еще хуже будет!
Московский гусь отодвинулся: чтоб не брызгала потом. Мы с блондинкой посматриваем друг на друга уже безо всякого смущения. Я делаю респект:
– В племенах экваториальной Африки, да и в Амазонии, мужчины и женщины голыми живут всю свою жизнь. И ничего! В порядке вещей!
Молчунья согласно кивает. А интеллектуалка раскочегарилась. Был бы на Кролике его чудовищный по стоимости пиджак, не сомневаюсь – схватила бы за шиворот и трясла, как грушу.
– Что вы будете делать, если рухнет ваш доллар? – надрывается. – А ведь ваш поганый, гнусный, сволочной доллар вот-вот провалится! До краха недалеко!
– Своим поганым, гнусным, сволочным долларом я вам плачу, милая! – вопит Кролик, защищаясь.
Васенька покряхтывает где-то у самого потолка. Массажистка линчует беднягу Юлика: тот на грани отчаяния. Блондинка словно набрала в рот местной хлорированной водички, а новоявленная Гиппия все не успокаивается насчет гнусного и поганого доллара.
– И пяти минут не осталось ждать, как он рухнет! Пяти минут!
Через пять минут, подхватив простыни, торчим в баре. Я окончательно запутался.
Чертова баня – настоящий рай для кротов. Борхесовские лабиринты освещены весьма скупым электричеством – нам не выбраться, – а командор, разумеется, занят. Завсегдатаи встречают его на ура. Впрочем, кто здесь не знает братца Кролика!
Поручик с молчаливой блондинкой наконец-то исчезли. Вскоре Киже выскакивает и яростно шепчет:
– И это что? Эротический массаж? Она меня всего измучила. У них, оказывается, остальное не предусмотрено. Что за день!
Кролик трубит о видах Доу-Джонса на следующую неделю. Толпа простаков, которых на улице поджидают «лэндкрузеры» и «чероки», чешет затылки. Трибун успокаивает – информация о котировках будет полная: ему постоянно звонят с Уолл-стрита, держат в курсе событий.
– И ведь не предупредил, – тихо беснуется Киже. – Ну, сказал бы: массаж в голом виде – только. Она дразнила, гадина… по животу языком. За что мне муки такие?
Над нами кронштейн с «масс-медиа». Двадцать один ноль-ноль. Сунжа. Глина. Перегруппировка. «Федералы» малы, как гномы. Зато внушительны боевики. Я пью стаканчик за стаканчиком. Я глаз не свожу с танков. И осеняет! Даже подпрыгиваю, когда вспоминаю, о чем у нас был разговор со священником. Киже продолжает шипеть, а мне не до поручика, не до котировок норвежской нефти. У меня сейчас такой вид, что даже Кролик попрощался с очередной своей умнейшей фразой и недоуменно уставился.
Я об одном их прошу.
Один из слушателей послушно сует свой мобиль – так либо к сумасшедшим относятся, либо к внезапно озаренным.
Отец Федор встревожился:
– Ты откуда, Денис?
– Послушайте, батюшка. Христос был, говорят, очень красив: с бородкой, ясными глазами, с кудрями до плеч. Ему, верно, хитон очень шел, и женщины на него засматривались.
– Допустим. И все-таки, где ты?
– Скажите, а Бог может допустить, чтобы в следующий раз, ну, во время второго пришествия, его Сын появился перед нами в совершенно другом облике? Ну, к примеру, горбуном, карликом, прокаженным? Ждем вот его красавцем, а он возьмет и родится Квазимодо. И не узнают! Опять не узнают!
Отец Федор задумался. А потом продолжает пытать:
– Где ты находишься?
У меня язык не повернется сказать, где я сейчас.
– Так может быть или нет? Ведь Божественное непредсказуемо, и для Бога важна прежде всего суть?
– Божественное есть красота, – после недолго молчания отвечает батюшка. – Но я понял, о чем ты.
– Значит, может!
– Для тебя это так важно?
– Да, конечно.
– Что же. Это возможно. Хотя повторю – Божественное прекрасно.
– Да, но оно должно быть прекрасно, прежде всего, внутри. А снаружи – это же все временно, тленно. Вот мать Тереза – она внешне совершенно некрасива, стара. У нее внутри – в глазах, в душе! Так вот я о чем: Господь возьмет и пошлет своего Сына к нам уже совершенно другим, не таким, как мы ожидаем.
