Кто как смог - [5]

***

Оставив старушку у стен монастыря, Север побежал в рощу, предполагая миновать ее и тогда с совершенной ясностью увидеть церковь. Он извивался среди деревьев, и тень его Бог знает где пропадала. Вдруг он выглянул в поле - и оно было именно то, заповедное, но церкви в нем не было. Север закричал, опустошенный, не помнящий умиления старушкой, ее похождениями и тем, как все же еще и при ней разглядел-таки купол. Он склонился над травой, отыскивая следы пути, сделавшего его заплутаем, но трава раскидывалась повсюду исполинским плотным ковром, прячущим других пластунов, еще менее, чем он, подающих надежды на благополучный исход их скитаний.

Чувство родства земле, полю, небу, монастырю, реке, укрепившись и одновременно утишившись в душе, с какой-то неожиданной силой выдвинулось в его натуре, когда он увидел в роще соседских людей Павлика Тушнолобова и его жену Дарью. Это была вовсе не мелкая и случайная публика, и определенно начиналось что-то серьезное, с подоплекой и даже с собственной историей, развивающейся и вне пространства обитания Севера Глаголева. Тушнолобовы пришли сюда, имея болевые точки и теперь отчасти внося их и в жизнь Севера, в его и без того достаточную несуразность. Перед ним словно развернулся девственный лес, населенный невежественными, грубыми и злыми язычниками, ибо с грубой яростью озирался по сторонам Павлик Тушнолобов и злыми глазами смотрела перед собой Дарья. Муж сомневался в верности жены. Наступало время вещей тонких и деликатных. Этот Павлик был почти ровесник Севера, он, отлично сохранившийся, поджар, ловко переставляет тонкие, стройные ноги, великолепно водит машину; а перед Севером скинулся великим знатоком искусства. Это вполне глубокий, вдумчивый, ответственный человек. Север увидел его крупно шагающим по лугу к церкви; теперь-то и церковь была вполне видна. Павлик, словно впервые узнав о ее существовании, рассеялся в восторге и упоении, да так вошел в раж, что опередил спутников, можно сказать, бросил Севера с Дашей. Он шагал как на огромных ходулях и вертел головой во все стороны, восхищаясь, и отставшие спутники могли созерцать его прекрасный, резко выточенный профиль, на котором скакали искорки его несколько даже жестокого, бесчеловечного воодушевления. Впрочем, Север это пагубное варварство соседа, конечно же, понимал, и его только тревожило, понимает ли Даша. С ней говорить ему было не о чем, ибо она несла в глубине души темную языческую реку, какое-то беспробудное, похожее на судорогу религиозное движение, а Северу пока не хотелось этого касаться, и он, чтобы развлечь ее и себя, лишь показывал ей то на вырастающий из-за холма купол церквушки, то на дивный общий вид монастыря у них за спиной. Даша благодарно улыбалась в ответ.

Север сразу понял, что ей понравились произошедшие с ним изменения, глубже, чем понравились. Интуитивно она уловила возникшую у него любовь к родному краю, и он показался ей неожиданно обретшим суровую цельность человеком, крепким этой своей любовью, хозяином, человеком, которого даже и Павлику не взять быстрым специализированным наскоком. Она поставила его, величественно, как ей представилось, шагавшего рядом с ней, выше мужа, который в своем восторге вдруг запрыгал отчасти и кузнечиком. Ее не интересовали религиозные тревоги и сомнения этого человека, его всевозможные недоумения, ибо это были для нее мелочи, которые и не должны интересовать случайную попутчицу, и она взяла только верхний слой, только хозяйственное и ответственное, как бы глубоко продуманное отношение Севера к здешней земле и превратила его в почву, на которой он, по выдумке ее мыслительного воображения, стоял, возвышаясь над суетным Павликом Тушнолобовым, и на которой в какой-то чудесный момент имела шанс очутиться и она, рядом с Севером, а не с мужем. А что эта почва могла обернуться рыхлой и непрочной, так и это не беда: ей под силу превратить ее и в пепел, а им посыпать голову смешного Павлика. Ей-богу, этой девушке очень многое под силу, и Павлик Тушнолобов оказался весьма наивен в том своем расчете, что здесь он ее обработает, облагородит, придаст форму ее темной, рвущейся на части и в клочья душе. Север видел ее и в собранности - в монастырском соборе, куда они прошли сразу после короткого завтрака в роще. Сжатая, исполненная воли, она молилась перед иконой. А ее супруг, кажется, и не заметил, не осознал этого, носясь по храму большим взволнованным специалистом, этакой ученой мухой. Север же стоял в стороне и смотрел на Дашу. Она была прекрасна. Глядя на погруженную в молитву девушку, Север чувствовал, что молодость, возвращенная ему пробудившейся любовью к городу и его окрестностям, равна здоровой, физической и, если можно так выразиться, стихийной молодости Даши, и это чувство сохранялось у него и после, когда они снова шли к церкви у слияния рек.

У порога церкви Павлик Тушнолобов остепенился, обрел серьезность. Простор заповедного луга больше не давил на него, он ступил в более узкий круг проблем и целиком сосредоточился на искусстве исполнения храма, его волнение, его мука стали о другом, и он забыл о Даше. Она сама напомнила о себе.