Кто и почему запрещал роман «Жизнь и судьба» - [7]
Пусть автору не покажется, что его роман чрезмерно смел – он прежде всего неправдив по отношению к тому народному, правому делу, о котором автор писал раньше. Роман исторически необъективен. Он может порадовать только наших врагов. С большим сожалением приходится писать всё это, но принципы есть принципы»
(РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 120, лл. 87–88).
Тут лучше бы Панков никого не смешил. О каких принципах он вёл речь? Все знали, что пределами его мечтаний были защита докторской диссертации и кафедра советской литературы в Литинституте.
5. Первоначальная позиция Старой площади и Лубянки
Заручившись нужными отзывами, Кожевников побежал в ЦК. Выходить непосредственно на Суслова он побоялся, решив сначала обо всём доложить заведующему отделом культуры Д.Поликарпову.
Уже 9 декабря 1960 года Поликарпов подписал следующую справку:
«Писатель В.Гроссман представил в журнал «Знамя» рукопись своего сочинения «Жизнь и судьба».
Это сочинение представляет собой сборник злобных измышлений о нашей действительности, грязной клеветы на советский общественный и государственный строй.
В интересах дела представляется необходимым, чтобы редколлегия журнала «Знамя», не ограничиваясь отклонением рукописи, провела с Гроссманом острый политический разговор. Необходимо также, чтобы в этом разговоре приняли участие руководители писательских организаций тт. Соболев, Марков, Щипачёв. Важно, чтобы сами писатели дали понять Гроссману, что любые попытки распространения рукописи встретят непримиримое отношение к этому литературной общественности и самое суровое осуждение.
Прошу согласия высказать такую рекомендацию тт. Кожевникову, Соболеву, Маркову, Щипачёву.
Зав. Отделом культуры ЦК КПСС
Д.Поликарпов»
(РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 120, л. 70).
В тот же день, 9 декабря о скандале стало известно Суслову. На письме Поликарпова сохранилась помета, сделанная одним из помощников Суслова – Вл. Воронцовым: «Тов. Суслову М.А. доложено. Возражений нет».
Судя по всему, Суслов надеялся ограничиться профилактическими беседами. Он не хотел, чтобы в это дело вмешались ещё и правоохранительные органы, и тем более чекисты. Наученный горьким опытом, Суслов рассчитывал погасить скандал чисто аппаратными методами. Ему в своё время хватило одного «Доктора Живаго» Пастернака.
Не дожидаясь встречи Гроссмана с руководителями писательских союзов, Кожевников буквально через несколько дней после отмашки Суслова, 19 декабря провёл заседание редколлегии журнала «Знамя». Собрание превратилось, по сути, в судилище. Сам автор крамольного романа на этом позорном заседании отсутствовал. А для Кожевникова всё закончилось сердечным приступом. «Сегодня часа в 4 вечера, – отметил 19 декабря 1961 года в своём дневнике Корней Чуковский, – примчалась медицинская «Победа». Спрашивает дорогу к Кожевникову. У Кожевникова – сердечный приступ. Из-за романа Вас. Гроссмана. Вас. Гроссман дал в «Знамя» роман (продолжение «Сталинградской битвы»), который нельзя напечатать. Это обвинительный акт против командиров, обвинение начальства в юдофобстве и т.д. Вадим Кожевников хотел тихо-мирно возвратить автору этот роман, объяснив, что печатать его невозможно. Но в дело вмешался Д.А. Поликарпов – прочитал роман и разъярился. На Вадима Кожевникова это так подействовало, что у него без двух минут инфаркт».
Придя в себя, Кожевников вынужден был пересечься с Гроссманом лично. Встреча состоялась 28 декабря. Один на один главный редактор «Знамени» говорить побоялся, позвал свидетеля – Галанова. Он заявил Гроссману, что его произведение – «идейно порочное» и посоветовал немедленно изъять из обращения все экземпляры рукописи крамольного романа.
В Комитете государственной безопасности тоже не дремали. Они получили информацию о крамольной рукописи Гроссмана по своим каналам связи. Ещё 22 декабря 1960 года председатель КГБ Александр Шелепин направил на имя Никиты Хрущёва свою записку. Он писал:
«Товарищу Хрущёву Н.С.
Докладываю Вам, в порядке информации, что писатель В.Гроссман написал и представил в журнал «Знамя» для печатания свой новый роман под названием «Жизнь и судьба», занимающий более тысячи страниц машинописного текста.
Роман «Жизнь и судьба» носит ярко выраженный антисоветский характер и по этой причине редакционной коллегией журнала «Знамя» раскритикован и к печати не допущен.
Роман, внешне посвящённый Сталинградской битве и событиям, с нею связанными, является злостной критикой советской социалистической системы. Описывая события, относящиеся к Сталинградской битве, Гроссман отождествляет фашистское и советское государства, клеветнически приписывает советскому общественному строю черты тоталитаризма, представляет советское общество как общество, жестоко подавляющее личность человека, его свободу. Оно населено людьми, живущими в страхе друг перед другом. Партийные и советские руководители противопоставлены в романе народным массам. Роман отрицает демократизм и морально-политическое единство советского общества. Судя по роману, получается, что не война и не фашизм, а советская система, советский государственный строй были причиной многих несправедливостей и человеческих страданий.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.