Кто и как изобрел страну Израиля - [122]

После ухода последних жителей деревни (за исключением старого местного сумасшедшего, судьба которого осталась неизвестной) боевики «Лехи» немедленно заняли ее центральные здания. Они превратили их в свою главную базу и назвали «Рамат Яир» в честь покойного командира и духовного руководителя Авраама-Яира Штерна[665]. Именно там несколькими днями позже был отдан приказ боевикам «Лехи» принять участие в захвате деревни Дейр-Ясин в окрестностях Иерусалима. Как известно, этот короткий «захват» завершился 9 апреля убийством свыше 120 мирных жителей деревни и грязным публичным унижением оставшихся в живых. «Рамат Яир» просуществовал до 29 мая, дня, когда последователи Штерна вступили в Армию обороны Израиля. Затем на его месте возникла база новой израильской армии. Вскоре после этого деревню начали заселять заново — еврейскими эмигрантами — из опасения, что изгнанные арабские жители могут тайно в нее вернуться.

Кстати сказать, перепуганные жители Аль-Шейх Муниса, оказавшиеся в вынужденном изгнании, были уже далеко. Некоторые из них добрались до Тулькарма и Калькилии, городов, оказавшихся после войны, как и весь Западный берег, под иорданским контролем. Другие рассеялись по деревням «треугольника»[666] (в частности, по Тире и Джалджулии), «приземлившимся» на территории Израиля. Немалая часть их оказалась в итоге в лагерях беженцев в секторе Газы. Оставшихся в Израиле поселили в палатках; у них не было ни малейшей возможности заработать себе на жизнь, вдобавок на их передвижения были наложены драконовские ограничения. Некоторые из этих беженцев позднее покинули Западный берег и Израиль и начали скитаться по просторам Ближнего Востока. Буквально единицам удалось добраться до Соединенных Штатов и Канады. Все немалое имущество жителей Аль-Шейх Мунис, включая землю и недвижимость, было экспроприировано израильскими властями. Даже оставшиеся в Израиле жители ничего обратно не получили — несчастных объявили «присутствующими-отсутствующими», после чего аннулировали их право собственности на дома и земли. Само собой разумеется, никому из жителей деревни не была выплачена и денежная компенсация — ни тогда, ни впоследствии.

Лишь спустя годы они рискнули совершить тайное паломничество в Аль-Шейх Мунис, с тем чтобы издали взглянуть на свои дома. Беженцы, ставшие гражданами Израиля, смогли сделать это еще до 1967 года. Те, что прижились на Западном берегу, добрались до старой доброй известняковой скалы лишь после Шестидневной войны.

2. Земля забвения

Участь жителей Аль-Шейх Муниса оказалась гораздо лучшей, нежели горькая судьба жителей Дейр-Ясина, Эйн аль-Зейтуна (Ein al-Zeitun), Бал ад аль-Шайха (Ein al-Zeitun) и других деревень, которые заплатили своими жизнями за то, что отважились поддержать вооруженное сопротивление созданию еврейского государства в своей стране. Однако нет никакого сомнения в том, что им пришлось куда тяжелее, чем, к примеру, арабским жителям Эйн Худа (Ein Houd).

Обитатели этой мирной деревни, расположенной в северной части Приморской низменности, решили, точь-в-точь как и жители Аль-Шейх Муниса, не вступать в силовую конфронтацию с силами сионистской армии, но тем не менее также были изгнаны из своих домов. Однако некоторым из них — воистину чудесным образом — было разрешено поселиться на холме, находившемся неподалеку от захваченной деревни, так что они имели возможность смотреть на нее в течение всего отведенного им жизненного срока. Их «старое» поселение превратилось в еврейско-израильскую деревню художников[667], в то время как «новый» Эйн Худ в течение долгого времени оставался «не признанной властями» деревней. Однако в конце концов им сказочно повезло: через 52 года после «основания» деревня получила официальное признание, а в 2006 году ее даже подключили к общеизраильской системе электроснабжения[668]. Беженцам из Аль-Шейх Муниса, увы, так и не разрешили вести общинную жизнь, так что большая часть их рассеялась, как мы уже знаем, по всему свету.

История Аль-Шейх Муниса не является исключительной. Как уже упоминалось в четвертой главе этой книги, помимо арабских кварталов в городах, более 400 других деревень были стерты с лица «Страны Израиля» в ходе войны 1948 года, некоторые уже после окончания боев[669]. Около 700 тысяч человек стали беженцами в ходе палестинской катастрофы — Накбы, их земли и дома были отобраны без всякой компенсации. Многие из них, как и их потомки, до сих пор живут в лагерях беженцев в различных уголках Ближнего Востока. Для чего в таком случае здесь излагается история одной-единственной деревни?

Как я уже объяснял в самом начале послесловия, мысль об этой деревне вызывает у меня тяжелое чувство угнетения и стыда; на мой взгляд, то же самое должен чувствовать любой историк, работающий в Тель-авивском университете. В ходе своей исследовательской работы я пытаюсь с величайшей осторожностью восстановить память о событиях прошлого при помощи забытой документации, оставшейся от былых времен; параллельно я преподаю историю как профессиональную дисциплину. Мои ученики вправе ожидать от меня разумной дозы научной честности и беспристрастности. Именно поэтому я начинаю преподавание любого курса с упоминания о том, что коллективная память о чем бы то ни было является непременно (хотя и в разной степени) продуктом культурной инженерии, почти всегда подчиненной потребностям и настроениям настоящего. Я особо подчеркиваю, что, когда речь идет об истории наций, не столько прошлое порождает настоящее, сколько национальное настоящее почти свободно лепит собственное прошлое, и это прошлое непременно несет в себе колоссальные пустоты — пустоты забвения.