Кто боится вольных каменщиков? Феномен масонства - [113]
Другое толкование (я называю его общим в противоположность первому) рассматривает масонство как частный случай, как пример или вариант некоего более универсального религиозного (или мистического) принципа, который, проявляясь исторически то в масонстве, то в древнеегипетских обрядах, то в элевсинских мистериях, остается всецело самодостаточным, а все его проявления никак не меняют его сущности[499]. Вся символическая ситуация Ритуала приобретает относительный характер при такой интерпретации. Поэтому тот факт, что Слово, раскрываемое в Хирамовой Легенде и приобретаемое Кандидатом в Ритуале, является заменой, рассматриваемой, с точки зрения Дрейка, Андерсона (или даже Дермотта), в качестве предопределенной («Так было суждено») и необходимой, хотя для такого выдающегося теоретика масонства, как Э.Э. Уэйт, она остается «несчастливым обстоятельством». Уэйт, хотя и не осознавая этого, применяет чисто этическую интерпретацию, когда пишет, что «смерть нашего Мастера Строителя (Хирама) оставила Храм незаконченным… и наше Символическое масонство — подобным же образом — лишено своего камня для печатания чертежей»*. Таким образом, интерпретируя все масонство, а не только некоторые вещи в нем, как символическое, мы должны признать, что оно не может быть понято как целое, без того, чтобы мы раскопали то нечто, что лежит в его основе и символом чего оно само является. Но что же это такое? «Религия, в которой согласны все люди»? Или «мистический принцип Вселенной, который нельзя осознать, не пройдя через Ритуал»? Или, наконец, «сам Ритуал, глубочайший смысл которого оставался утраченным с момента утраты подлинного Слова»? Чтобы ответить на эти вопросы в рамках второго типа интерпретации, необходимо признать, что в масонстве должно быть некое объективно существующее религиозное содержание, присутствие которого может быть понято через посредство Ритуала — при том, что последний уже был понят символически, независимо от того, подозревают ли сами масоны о его существовании[500]. Следовательно, когда я утверждаю, что франкмасонство — это религия и эта религия может быть понята только через посредство символики масонского Ритуала, я выношу это суждение, не прибегая к использованию каких-либо критериев религии или религиозности, которые применяются в христианстве или какой-либо другой конкретной религии, включая масонскую[501]. Если смотреть на него под таким углом, то весь феномен масонства будет этически рассматриваться как символ этой религии. Я полностью осознаю, что сами масоны используют слово «символический» и в другом смысле, чаще более близком к смыслу слов «эмблематический» или «образный», чем «символический». Тем не менее даже из их конкретного употребления становится ясно, насколько вся масонская система насквозь проникнута символизмом. Не только все основные строительные инструменты служат эмблемами спекулятивного масонства, три таких инструмента служат в Хирамовой Легенде в качестве заменителей оружия (добивают Хирама при помощи Тяжелой Кувалды) точно таким же образом, как спекулятивное масонство является заменителем реального масонства, а Кандидат на вступление — заменой, или эмблемой, первично невежественного человека.
Масонская история, в такой интерпретации, вполне естественно рассматривается как своего рода эпифеномен того религиозного символизма, о котором я упоминал выше. Э.Э. Уэйт пишет: «Утверждать наличие спекулятивного масонства, например, в Египте, — это значит утверждать нашу особую и конвенциональную систему морали, иллюстрируемую строительными символами и строительным мифом. Еще меньше утверждения о древности подкрепляются ссылками на существование с предполагаемых незапамятных времен…»[502]. Его друг Уилмсхерст идет еще дальше. Он утверждает, что «… наша нынешняя система не происходит из древности… Нет непосредственной преемственности между нами и египтянами, или даже теми древними евреями, которые строили, в царствование Соломона, некий Храм в Иерусалиме. Чрезвычайно древним в масонстве является духовное учение, сокрытое внутри архитектурной фразеологии; ибо это учение является элементарной формой учения, которому учили во все века, в какие бы одеяния его ни облекали»[503]. Последнее мнение скорее подразумевает весьма распространенную тогда (в начале 1920-х гг.) идею philosophia perennis (вечной философии), а не универсальную религию. Тем не менее факт заключается в том, что насквозь символический характер масонства допускает такое понимание, хотя и не очень многие масоны согласятся с ним сегодня[504].
Парадоксальным образом, именно благодаря сплошной символизации всех его элементов религиозный статус масонства так часто отрицался как масонскими, так и немасонскими авторами. Однако исторически это может быть объяснено очень сильными иконоборческими тенденциями в Великобритании, тенденциями намного более сильными, чем богословие его конфессий, и намного более стабильными, чем религиозный индифферентизм и скептицизм мирян и духовенства этой страны. Именно традиционное иконоборчество британцев более всего препятствует местным масонам увидеть религиозную основу и смысл их Ритуала, поскольку в культуре, на которой они воспитаны, религия уже была отделена от символизма, а ритуал от религии. (В конце концов, должны же были англичане и шотландцы заплатить за религиозные крайности Марии Тюдор, с одной стороны, и экстремистов-пресвитериан — с другой!) На протяжении большей части последних примерно двухсот восьмидесяти лет масоны пытались убедить себя самих и «весь свет», что масонство — не религия. Но они по-прежнему вынуждены выслушивать своих оппонентов в Синоде Церкви Англии, которые привычно обвиняют их в пелагианстве и гностицизме — и, конечно же, в попытке представить масонство как некую замену христианству. «Пора Великой Ложе бросить бессмысленные оправдания, утверждая, что “не существует масонского Бога”»
