Ксапа хулиганка - [2]

Когда пламя опадает, рыбы на берегу уже нет. В реку свалилась.

Мудреныш поднимается на ноги и первым делом такую затрещину Верному Глазу отвешивает! Словно пацану малому. Потом говорит:

— Идем, посмотрим.

Сначала спускаться трудно, потом — легче. В самом конце, к той обгорелой площадке — снова трудно. Но это потому что мы не с того края спускаемся. Надо было поверху пройти, и слева. А не напрямик.

Все три чудика здесь лежат. И дымятся. Вся земля вокруг дымится, как на пожарище. В горах вообще травы мало, а тут последняя выгорает.

Когда рыба огнем пыхнула, чудиков хорошо так об камни приложило… И шкуры белые обгорели.

— Это люди, — говорит Мудреныш. Да мы и сами видим. Просто одежка на них чудная.

— Придурок! — шипит со злостью Кремень Верному Глазу. — Чтоб тебе век червей жрать!

Да, в незавидное положение мы из-за него попадаем. Если кто-то из местных видел, как мы этих грохнули… Война будет. А нам это надо? И так жрать нечего.

— Сходили, поохотились… — бормочет Ворчун, ложится на край обрыва и высматривает летающую рыбу под водой. А я вспоминаю о четвертом чудике и лезу вверх по скалам его разыскивать. Что с ним делать, еще не знаю.

Это в том случае, если он живой. Нам он ничего плохого не делал. Но зачем нам живой свидетель? Решил, приведу, пусть Мудреныш думает.

Четвертый чудик оказался бабой. Совсем молодой бабой. Приложилась об камни она сильно, но дышит. Я забрасываю ее на плечо и начинаю спуск.

Тут она приходит в себя и кричит от боли. Видимо, пару ребер поломала.

Я перекладываю ее на другое плечо, поудобне. Затихает.

Лазать по скалам с бабой на плече — еще то удовольствие. Два раза чуть не срываюсь. Но — пронесло. Наконец, сгружаю ее бережно на землю и говорю:

— Девка.

Она садится, смотрит на нас изумленными глазами, потом своих замечает. Вскрикивает испуганно и к ним на одной ноге прыгает. При этом все что-то на непонятном языке лопочет. Тела тормошит, пульс на горле щупает… Убеждается, что живых нет и тихонько так воет, не так, как наши бабы голосят.

— Один еще дышал, но не жилец был. Спину сломал, — говорит мне Мудреныш. — Я ему помог, чтоб не мучился.

— А с ней что теперь делать? — спрашиваю я. — Жалко ее. Но она знает о нас.

— Ну так думай.

— Оставлять ее нельзя. Она нас видела. Может, с собой возьмем?

Мы смотрим на девку. Она на четвереньках, подвывая, ползает от одного тела к другому, тормошит, бормочет, пытается нащупать пульс.

— Берем девку с собой, — громко говорит Мудреныш, подходит к ней, садится и ощупывает ногу, на которую она боится наступать. Девка визжит, выворачивается, садится на попу и протягивает Мудренышу какой-то предмет.

При этом что-то испуганно лопочет. Хотя, понять можно. Фразы короткие, отрывистые. То ли «не подходи», то ли «не бей». Мудреныш протягивает руку и берет предмет, который она ему предлагает. Девка опять визжит, вроде, даже не хочет сначала отдавать. Потом отпускает.

Я подхожу, чтоб рассмотреть ее подарок. Странная штуковина. Никогда таких не видел. Рукоятка — это понятно, сама в руку просится. А над ней что за перекладина? Мудреныш вертит штуковину в руках, хмыкает и передает мне. А сам вновь берется за ногу девки. На этот раз она не вырывается.

Только шипит от боли.

— Кости целы. Ушиб, или растяжение, — говорит Мудреныш. Косится на меня и добавляет: — Отдай ей.

Я отдаю штуковину девке. У чудиков и вещи чудные. Эта штуковина тяжелее камня. И зачем она?

— Зачем она тебе эту штуковину дала? — спрашиваю я.

— Видно, хотела за нее свою жизнь выкупить, — пожимает плечами Мудреныш.

— А почему велел отдать?

— Чтоб она поняла, я с ней не торгуюсь. Что прикажу, то и будет делать.

Нескоро я еще стану таким умным, как Мудреныш. Парни стоят вокруг нас, слушают разговор и рассматривают девку. Она — нас.

— У нее еще ребра поломаны, — вспоминаю я. Но Мудреныш уже меряет площадку шагами, что-то высматривает, обдумывает… Сам же нас учил: поначалу дай пленнице максимальную свободу — и наблюдай. Пусть она свой норов покажет. А он и не смотрит на нее. Мы смотрим, он — нет. Зачем учил?

— Как ты думаешь, Клык, бешеная рыба сколько пролететь может?

— вдруг спрашивает он. Я даже теряюсь сначала. Но мозгую быстро.

— В небе ни буреломов, ни ущелий, ни скал нет. Путь прямой и легкий, как по степи. Нам в три дня столько не пройти, сколько она в день пролетит.

— Вот и я думаю, что она издалека. А в этой долине чудиков может и не быть! Пришлые они, как и мы. А поэтому — что?

— Продолжаем разведку?

— Точно! Но чудики могут прийти за своими. Нас они видеть не должны.

Кремень, Фантазер, когда мы уйдем, затрите здесь все следы, ясно? Словно нас и не было.

— Легко! — усмехается Кремень.

Девка хромает ко мне, дергает за рукав и лопочет что-то, водя руками в воздухе. Я не понимаю, но Мудреныш переводит:

— Спрашивает, где рыба. — И отворачивается. Я подхожу к обрыву, зову девку жестом и указываю на бурный поток. Красное брюхо рыбы отчетливо просвечивает под слоем пенистой воды. Мордашка у девки и так не веселая, а тут словно каменеет. Она ковыляет к своим, снимает с головы… шапку — не шапку, не знаю, как назвать… Ту белую штуку, что на голове надета. Пристраивает на сгиб локтя и замирает надолго. Со своими прощается, это понятно. Еще я отмечаю, что ничего серьезного с ее ногой не случилось — с каждым шагом все увереннее ходит. Но левой рукой старается не махать. И дышит осторожно. Трещина в ребрах точно есть, если не серьезней.