Крысы - [26]

Шрифт
Интервал

На минутку Филипп забывает о неприятностях. Он не выносит Сардера, полоумного изрекателя парадоксов, разыгрывающего из себя большого барина, а на самом деле сущего революционера, если верить молве. Этот оригинал появляется в общественных местах, в компании всяких потаскушек, связь с которыми следовало бы скрывать. К тому же у него есть против Сардера зуб еще с того вечера, когда он, Руссен, утверждал, что в качестве офицера запаса он не сможет сидеть за одним столом со своим двоюродным братом унтер-офицером в том случае, если они будут отбывать службу одновременно; Сардер рассмеялся, повел носом и сказал, нагло улыбаясь: «Как бы не вспыхнул пожар!», в то же время указывая пальцем ему на смокинг, который дымился. На лацкан упал горящий пепел. И повернувшись к нему спиной, Жак смешался с толпой танцующих.

Филипп помнит все до мельчайших подробностей, которые задели его самолюбие, — этой шутки он не простит. 

Он перегибается еще дальше.

«Очень мила, но что за наглость прогуливаться в самом центре с своей вышивальщицей, что за наглость!»

Трамвай переезжает через мост.

Руссен злится. У Сардера красивая любовница, а у него брюхатая девка. Подлецам и гулякам только и везет. Он думает о том, что в семье не знают о его связи, а главное, о беременности Люси.

«Да, это самое существенное», — со вздохом бормочет он.

XVIII

Когда трамвай был уже посредине моста, Жак сказал Франсуазе:

— Вы видели на площадке вагона Руссена?

— Нет.

— Не люблю этого франта, он лицемер.

— Жак, не надо говорить о них, мне так радостно, обо всем-то я позабыла, о соседях, о подушках, о заказчицах. Не думаю о том, что завтра мне опять надо браться за иголку. Я счастлива, Жак.

Молодой человек берет ее за тонкую руку, ласково привлекает к себе и впервые признается женщине: «Я тоже счастлив, голубка».

Свободной рукой Франсуаза вытаскивает две настурции, воткнутые в вырез блузки, и нюхает. Это две первые настурции в его саду, настурции их любви.

«Интрансижан!» —»кричат продавцы вечерних газет.

XIX

Филипп смотрит на мать. Она вышивает скатерку. От роговых очков, которыми она оседлала свой мясистый нос, лицо кажется еще морщинистее. Лицо у нее сегодня желтое, желтее обычного, и сын знает, что восковой оттенок указывает на дурное настроение и приступ печени.

Квадратные, узловатые руки вытягивают иголку, и свет, смягченный большим абажуром, озаряет лица дружной супружеской четы.

Адвокат сидит по ту сторону столика, который его жена задевает при каждом стежке: он читает книгу, лежащую на столе, так как это целый фолиант. На высокой бронзовой подставке слабая электрическая лампочка. Свет образует круг посреди комнаты. Филипп в тени, он сидит в кожаном кресле. Будуар матери, где ежедневно, в течение многих лет, они проводят однообразные вечера, — чтение, вышивание, изучение дел, невелик. Несколько романтических гравюр, несколько тарелок на стенах; два кресла эпохи Второй империи, грелка для ног, два кожаных кресла, коврик в стиле Третьей республики, два столика. Предметы не сочетаются друг с другом, они послушно стоят по своим местам, застыли каждый в своем эгоизме, противопоставляя его эгоизму соседа; они очутились здесь по воле мадам Руссен и не нарушают скучной благопристойности, подобающей обстановке хорошего дома.

Коллекциям адвоката нет места в этой комнате, ибо у его супруги очень твердый характер, а он не хочет понапрасну разбивать себе лоб. Он благоразумен.

Филипп, чтобы придать себе спокойный вид, пробует в полумраке читать «Финансовый вестник». К совершеннолетию мать подарила ему несколько акций, «дабы молодой человек знал, с каким трудом приобретаются деньги».

Сейчас он смотрит курс «Дженераль Моторс», «Фейвс», но все названия сливаются. Его беспокоит лицо матери и удивляет неестественное спокойствие отца. Это то же спокойствие, как в тот день, когда он попросил разрешения вступить в полк зуавов. Когда он робко заявил о своем намерении, мать раскричалась:

— Ты поступишь в сорок третий пехотный полк, что стоит здесь, понял! О, ты метишь в Африку, чтобы ни от кого не зависеть, кутить! Ты как полагаешь, я вырастила тебя для того, чтобы ты бросил семью, развратничал в притонах, с девками, с распутниками, подозрительными личностями? Нет, нет, оставайся здесь!

Он чрезвычайно ясно помнит эту сцену, и сейчас царит тот же покой — предвестник важных событий. Окно, выходящее на бульвар, открыто. «Жарко», — говорит Филипп. «Да», — отвечает мадам Руссен, не поднимая головы.

Мосье Руссен медленно перелистывает «Австрийскую геральдику».

— Катанга падают. (Молчание.)

— Биржа подымается, — заикается молодой человек. (Молчание.).

Филипп смущен, он краснеет и с трудом выдавливает:

— Пятилетний план — это просто позор; это демпинг русских влияет на биржу, но так продолжаться не может, большевики не продержатся.

Мадам Руссен поднимает голову, быстро снимает очки, кладет на колени работу; ее желтые зубы лязгают.

— Нечего пенять на русских, сам не лучше. Разговариваешь о нравственности, а сам пачкаешься с девушкой низшего круга…

Филипп вытаращил глаза, он подавлен, влажная губа отвисла. Адвокат тщательно присматривается близорукими глазами к гербу.


Рекомендуем почитать
Мужество женщины

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Краболов

В 1929 году Кобаяси опубликовал повесть "Краболов", где описывает чудовищную эксплуатацию рабочих на плавучей крабоконсервной фабрике. Повесть эта интересна и тем, что в ней автор выразил своё отношение к Советскому Союзу. Наперекор японской официальной прессе повесть утверждала светлые идеи подлинного революционного интернационализма, дружбы между советским и японским народами. Первое издание "Краболова" было конфисковано, но буржуазные издатели знали, что повесть будет иметь громадный успех. Стремление к выгоде взяло на этот раз верх над классовыми интересами, им удалось добиться разрешения печатать повесть, и тираж "Краболова" за полгода достиг невиданной тогда для Японии цифры: двадцати тысяч экземпляров.


Хочу отдохнуть от сатиры…

Саша Черный редко ставится в один ряд с главными русскими поэтами начала XX века. Некоторые знают его как сказочника и «детского поэта», кому-то, напротив, он представляется жестким и злым сатириком. В действительно в его поэзии звучит по-чеховски горькая нежность к человеку и себе, которой многим из нас так часто не хватает. Изысканный и грубый, лиричный и сатиричный, одновременно простой и непростой Саша Черный даже спустя сотню лет звучит свежо, остроумно и ярко.


Взгляни на арлекинов!

В своем последнем завершенном романе «Взгляни на арлекинов!» (1974) великий художник обращается к теме таинственного влияния любви на искусство. С небывалым азартом и остроумием в этих «зеркальных мемуарах» Набоков совершает то, на что еще не отваживался ни один писатель: превращает собственную биографию в вымысел, бурлеск, арлекинаду, заставляя своего героя Вадима Вадимовича N. проделать нелегкий путь длиною в жизнь, чтобы на вершине ее обрести истинную любовь, реальность, искусство. Издание снабжено послесловием и подробными примечаниями переводчика, а также впервые публикуемыми по-русски письмами Веры и Владимира Набоковых об этом романе.


Петр Иванович

Альберт Бехтольд прожил вместе с Россией ее «минуты роковые»: начало Первой мировой войны, бурное время русской революции. Об этих годах (1913–1918) повествует автобиографический роман «Петр Иванович». Его главный герой Петер Ребман – alter ego самого писателя. Он посещает Киев, Пятигорск, Кисловодск, Брянск, Крым, долго живет в Москве. Роман предлагает редкую возможность взглянуть на известные всем события глазами непредвзятого очевидца, жадно познававшего Россию, по-своему пытавшегося разгадать ее исторические судьбы.


Избранное: Куда боятся ступить ангелы. Рассказы и эссе

Э. М. Форстер (1879–1970) в своих романах и рассказах изображает эгоцентризм и антигуманизм высших классов английского общества на рубеже XIX–XX вв.Положительное начало Форстер искал в отрицании буржуазной цивилизации, в гармоническом соединении человека с природой.Содержание:• Куда боятся ступить ангелы• Рассказы— Небесный омнибус— Иное царство— Дорога из Колона— По ту сторону изгороди— Координация— Сирена— Вечное мгновение• Эссе— Заметки об английском характере— Вирджиния Вульф— Вольтер и Фридрих Великий— Проситель— Элиза в Египте— Аспекты романа.