Крыши Тегерана - [54]

— А сыновей не будет? — возмущается Ахмед. — Тогда я не женюсь.

Все смеются.

Господин Мохташам говорит Голи Джан, что она счастливо проживет до ста лет рядом с детьми и мужем.

— Да будет на то воля Божья, — с благоговением шепчет она.

Нам говорят, что мой отец в поисках истинного смысла жизни и единения с всемогущим Богом доживет до преклонных лет. Когда-нибудь его будут считать одним из величайших поэтов в новейшей иранской истории. Интересно, откуда он знает, что отец пишет стихи?

Господин Касрави, отойдя от дел, поселится в отдаленном месте в окружении членов семьи.

— Всех нас ожидает блестящее будущее, вполне блестящее, слава богу, — произносит господин Касрави.

В комнату входит четырехлетняя дочь господина и госпожи Касрави, Шабнам. Она подбегает к матери и жалуется, что не может уснуть. Господин Мохташам смотрит на Шабнам долгим проницательным взглядом.

— Что такое, ваше преосвященство? — заметив пристальный взгляд господина Мохташама, с мольбой спрашивает господин Касрави. — Что вы видите? Пожалуйста, скажите нам. Моя дочь в опасности? Прошу вас, скажите — она в опасности?

Тот качает головой.

— Слава богу. Тогда в чем же дело? Вы должны нам сказать. Я настаиваю.

Выпив следующую рюмку водки, господин Мохташам смотрит на меня. Я чувствую, что начинаю сходить с ума.

— Что такое? Что? Пожалуйста, скажите. Умоляю вас, — просит Голи Джан.

Указывая на меня, он пишет: «Сейчас ему это не понравится, потому что она еще маленькая, но понравится через двадцать лет, когда он вернется в Иран из США».

— Что? Что ему понравится, ваше преосвященство? Скажите нам, пожалуйста, скажите нам! — молит господин Касрави.

Теперь уже всем, включая меня, любопытно узнать, что именно я собираюсь сделать с бедным ребенком через двадцать лет.

«Молодой человек женится на вашей дочери, и они проживут много счастливых лет за границей», — пишет он в блокноте.

В комнате раздаются аплодисменты и приветственные возгласы. Ахмед и даже Мустафа присвистывают. Мой отец и господин Касрави смеются и по такому случаю выпивают еще водки.

«Какая чушь! — думаю я. — Ей всего четыре, а мне семнадцать. Сумасшедший старик».

Голи Джан обнимает меня и говорит, что я идеальный зять. Она бежит на кухню и возвращается с зернами руты — персы сжигают их для отпугивания злых духов. Она разбрасывает их над моей головой и головой Шабнам. Пожилая служанка вносит жаровню, и Голи Джан кидает на угли остальные зерна. Вскоре комната наполняется дымом, ноздри щекочет приятный аромат.

Господин Касрави похлопывает меня по спине и говорит, что на следующий вечер пригласит к себе в дом всю деревню, чтобы отпраздновать мою помолвку с его дочерью, — пригласит всю деревню. Я бледнею. Он смеется и говорит, что пошутил, просто пошутил. Все хохочут, кроме моей будущей жены. Девочка продолжает жаловаться матери, что устала, но не может заснуть.

19 СВЕЧА ДОКТОРА

После казни Доктора прошло около четырех недель, но кажется, намного больше. Деревья сбросили листья, розовый куст, который я посадил у нашего дома, облетел. Дни все короче, безмолвие ночей все глубже.

Я не видел Зари с тех пор, как мы были на кладбище, и по-прежнему, думая о Докторе, каждый раз впадаю в тревогу. Я все время обещаю себе, что скоро один пойду к нему на могилу и проведу там весь день, рассказывая о том, что произошло в ту ночь. Я скажу ему, как мне жаль, что я не успел пригнуться до того, как меня увидел человек с рацией, и что я сделал бы все на свете, чтобы повернуть время вспять и исправить ошибку. Я попрошу его, чтобы он простил меня за то, что я влюбился в Зари, за то, что почти все летние дни проводил в ее доме, пока он был в отъезде, и за то, что злоупотребил его доверием ко мне. Я попрошу у него прощения за то, что мечтаю о ней сейчас, что не проходит ни единой минуты, чтобы я не подумал о ней, что я околдован и очарован ею.

Я сижу у стены, окаймляющей крышу, и смотрю на небо. На улице холодно, но мне все равно. В учебнике по астрономии я читал о нашей Солнечной системе, однако узнаю звезды только по именам, которые мы с Ахмедом им присвоили, по именам людей, обладающих Этим. Когда я буду жить в США, то стану общаться с друзьями, каждую ночь разговаривая с их звездами. Мысль о том, что я буду видеть их звезды на другом краю света, немного облегчает тоску от разлуки.

Вместо того чтобы делать домашнее задание по геометрии, я читал «Преступление и наказание» Достоевского. Я по-прежнему ненавижу свою профилирующую дисциплину и по-прежнему ненавижу учителей, но не питаю больше ненависти к Ираджу, несмотря на то что он продолжает глазеть на сестру Ахмеда. Наш новый преподаватель культуры речи, господин Ростами, попросил нас написать сочинение на вольную тему на пяти страницах. Ахмед предлагает, чтобы я воспользовался его шедевром на тему «Технология как мать всех наук». Я вежливо отказываюсь. Вместо этого я пишу о преступлении и наказании в Иране. Я пишу, что преступление — это противозаконный акт насилия, который может быть совершен любым человеком, а наказание — расплата, придуманная для преступников, не располагающих финансовыми средствами для сокрытия преступления. На протяжении истории богатые люди и люди, наделенные властью, освобождались от расплаты за свои злодеяния. Таким образом, преступление можно определить как правонарушение, совершенное индивидуумом, занимающим низшее положение в обществе. Наказание — расплата, налагаемая на преступника, только если он занимает низшую ступень социальной лестницы.