Крымское ханство в XVIII веке - [27]

С другой стороны, так как взыск предъявлен был хану посланцем от киевского генерал-губернатора, то в данном случае, может быть, следует разуметь какие-нибудь претензии запорожцев на порубку татарами лесов в их владениях и приближение поселений к русским границам. Вообще надо заметить, что в эту пору между казаками и татарами постоянные происходили неудовольствия, чаще всего по причине угона одними у других скота, как об этом свидетельствует множество документов этой эпохи, переполненных бесконечными взаимными жалобами и кляузами казаков и соседних татар.

В том же вышеупомянутом документе Селим-Герай-хан III еще говорит о своей поездке в Стамбул, которая имела место в мухарреме 1179 года (июнь — июль 1765). Хан приехал с двумя сыновьями и большой свитой. Всю эту татарскую ораву нужно было угостить, наделить шубами и другими принятыми в Порте подарками и, ублаготворив, торжественно выпроводить восвояси. Эта поездка совпадает с моментом наибольших дипломатических затруднений, в которые была поставлена Порта вопросом об избрании в польские короли Станислава Понятовского, будучи со всех сторон подстрекаема к деятельному вмешательству в запутанные международные отношения, созданные этим вопросом. Оказывается, что и крымский хан не был безучастен к польским делам; только то, что нашим почтенным историком приписывается Крым-Герай-хану, надо относить к Селим-Герай-хану. «Главным союзником Австрии и Франции в Константинополе, — читаем мы у Соловьева, — был Крымский хан Крым-Гирей. В апреле ему удалось сильно раздражить султана против России». Речь идет о событиях 1765 года, но уже в сентябре 1764 года, как мы видели выше, Крым-Герай был отрешен и отправлен в ссылку; следовательно, разжигательством Порты против России, особенно давшим себя почувствовать в апреле 1765 года, занимался Селим-Герай-хан III, который, впрочем, явился лишь продолжателем политики своего предшественника, тоже не благоволившего к России и строившего ей разные каверзы.

Между тем дипломаты разных европейских дворов, избравшие Порту ареной своего соперничества, не давали ей покоя, толкая ее в тот омут, из которого она потом не смогла выбраться целой и невредимой. Больше всего поработали здесь французы и польские эмиссары. Они втянули Порту, под предлогом ограждения независимости Польши, в войну с Россией, окончившуюся новыми политическими комбинациями, создавшими условия, благоприятные к уничтожению самостоятельного существования Крымского ханства и подпадению его под власть России. Наступила эпоха, в которой проявилась военная и дипломатическая мощь России и обнаружилась окончательная несостоятельность Турции во всех отношениях. Эта эпоха прекрасно, со знанием дела, с большим юмором и яркими красками изображена человеком, игравшим тогда видную роль в оттоманской бюрократии, — Ресми-Ахмедом-эфенди Гириди[87] в его сочинении «Хулясэту-ль-итибар», переведенном на русский язык Сенковским[88] под заглавием «Сок достопримечательного». И лица, и события — все у него очерчено кратко, но метко и согласно с прочими историческими данными. Из этого сочинения можно заключить, что турки поняли свою политическую ошибку, да уже было поздно.

Вот как характеризует ничтожные причины, породившие крупные следствия, турецкий историк Васыф-эфенди, очевидец и даже участник роковой борьбы Порты с Россией. Описав смутное состояние Польши, раздираемой несогласием двух враждебных партий, возникших по случаю избрания нового короля, Васыф продолжает так: «Питавшая вражду к московцам партия прибегла с жалобой к Высокой Державе, и один из аристократических ляхов, Потоцкий[89], сделал такого рода намек, что, мол, если господство московцев будет свергнуто и собранные ими для этого войска будут удалены, так что всякие связи с ними будут прерваны, то самое лучшее из ляхских владений, Подольская провинция со всеми принадлежащими к ней местностями, будет с полным удовольствием уступлена Высокой Державе. А тогдашние государственные мужи полагали, что это важное дело весьма легко и просто обделать, и, словом и делом занявшись взысканием средств к изгнанию московцев из Польши, затеяли весьма опасное предприятие, результат которого был неизвестен. С другой стороны, французы, из собственных утилитарных видов, также подстрекали Высокую Державу к войне и вытянули язык порицания и компрометирования против держав, предостерегавших ее от этого. Что же касается московов, то они тем, которые заранее обсуждали и взвешивали их действия по существу их, давали уклончивые ответы. С обеих сторон пошли разговоры, и, наконец, война стала неизбежна. Между тем некоторые так рассуждали, и тогдашний верховный везирь поддерживал их в этом: “Разве московцы станут из-за этого воевать? Войско Высокой Державы дойдет ли, не дойдет ли до Адрианополя, самое большее до берегов Дуная, как они очистят Польшу. Если Высокая Держава и понесет какие-нибудь издержки, так ведь зато получит в свое владение такую богатую провинцию, как Подолия!” Обе стороны стали обвинять друг друга в нарушении договора и таким образом решились начать войну». Таким образом, польские дела повели к войне, в которую вмешались крымские татары; а это вмешательство подало повод России, при благоприятном для нее исходе войны, выдвинуть на первый план вопрос о существовании Крымского ханства, судьба которого также вскоре окончательно решена была отторжением его от непосредственной зависимости от Порты, а затем переходом во власть России.