Крымское ханство в XVIII веке - [26]

В этом известии мотив отрешения Крым-Герая тот же, что и в донесении Никифорова; но сам способ свержения представлен не вполне согласно с другими источниками. Халим-Герай говорит, что Крым-Герай был вывезен из Крыма «под предлогом приглашения к Высочайшему Стремени и сослан на остров Родос». Это как будто более вяжется с описанием у Никифорова тех предосторожностей, которые были приняты как Портой при аресте хана, так, в свою очередь, и этим последним, чувствовавшим, должно быть, беду, но надеявшимся как-нибудь избежать ее.

Об отставке Крым-Герая сохранились исторические анекдоты. Но в основании исторических анекдотов обыкновенно всегда лежит какой-нибудь действительный случай, а потому и такой рассказ стоит того, чтобы его привести здесь сполна, ради его курьезности: может быть, когда-нибудь со временем найдутся данные, которые раскроют истинное значение этого курьеза.

«Один из шапочников терьяки[83] в Терьяки-Таршисы[84], в столице, говорил, что как только он узнал от крымских купцов путь производить с маленьким капиталом большую торговлю, то в прошлом году отправился в Бакче-Сарай в Крыму для продажи пятисот шапок. “Кроме того, — говорил он другому, — что я все продал за тройную цену стоимости их, штуки две-три шапок подарил также и хану крымскому. Взамен этого он мне пожаловал двух невольниц да двух невольников, ценой в четыре кисета[85]. Когда я прибыл в столицу, то я на эту сумму купил себе дом, завел ковры и прочую утварь, а на оставшиеся деньги отправился в Хиджаз. Я и священный хадж совершил да набрал много вещей из сюрпризных предметов и привез в столицу. От продажи их, кроме того, что покрыты были издержки по пилигримству, но еще порядочная толика осталась. Теперь я ни в чем не нуждаюсь. Только этого секрета никому не разглашай, а то если кто-нибудь спроведует об этом, то все твое старание прахом пойдет”… Другой терьяки принял это за правду: наготовил много шапок, затем нагрузил их на судно и отправился в Крым. По прибытии в Бакче-Сарай он узнал, что там нет ни одного человека в шапках: все татары, мурзы и ханские султаны ничего не носят, кроме колпаков, которые шьются их же женами из ягнячьих шкурок. Прошло несколько дней, и ни один покупатель не являлся. Тогда он описал все дело как есть и подал прошение в Диван Крым-Герай-хана. Из полного благодушия и ради забавы хан, жалея старика, назначил цену его шапкам; а чтобы не причинить убытки от назначения цены и заставить его за себя молиться Богу, когда тот вернется в свою лавку, он издал ханский ярлык относительно того, чтобы ширинцам и всем прочим мурзам быть на другой день в ханском Диване в шапках и тюрбанах. И терьяки в один-два часа распродал по назначенной цене свои шапки. Когда стало известно, что продажа совершилась, опять состоялось запрещение надевать эти шапки. Терьяки с богатой щедростью вернулся в столицу. Московские гяуры, давно уже трепетавшие и страшившиеся мужества и силы Крым-Герая, прознав об этом обстоятельстве, распустили молву, что Крымский хан вышел из повиновения Высокой Державы: выбрал семьсот двадцать гонцов и посылает их для добывания новостей из столицы, так что ежедневно один гонец выезжает из Бакче-Сарая в Стамбул, а другой из Стамбула в Бакче-Сарай; расстояние в семь часов они пролетают в одну неделю, и каждый день хан получает новости из столицы. А так как все это только для того, чтобы напасть на столицу, то он сам и его свита надели шапки. Этой вздорной ложью, однако же, они встревожили Высокую Державу; проверить же, что хорошо и что худо, не было времени, и вышеупомянутого хана отрешили и назначили другого».

Порта считала главным виновником бед, которым подвергалось народонаселение при Крым-Герае, его капыджи-баши Абди-агу, известного под прозванием «Тютюнджю Хасан-паши» (то есть Табакохранителя Хасан-паши), но не решалась трогать этого злодея-чиновника, пока его патрон был на своем месте. Когда же Крым-Герай был отрешен и сослан, Абди-аге отрубили голову. В этом случае видим повторение приема, употребленного Портой прежде с любимцем другого, тоже пользовавшегося известным престижем хана Менглы-Герая II, у которого также был фаворит Мустафа-ага, известный своим музыкальным искусством. Этот приближенный хана тоже был неприятен тогдашнему верховному везирю Еген-Мухаммед-паше[86]; но его, однако, не трогали при жизни хана; а как только Менглы-Герай-хан умер в 1152 году (1740), так сейчас же и его влиятельного любимца сослали на остров Митилену и там заключили в крепость.

Вместо Крым-Герая был назначен Селим-Герай III (1178— 1180; 1764-1767), сын Фэтх-Герай-хана II (1736-1737), бывший калгой в первое царствование Арслан-Герай-хана, воспетый за свои добродетели знавшим его лично автором «Краткой истории» и проживавший после отставки с места калги в деревне Чакыллы в Визском округе. Между тем Гаммер дважды ошибается насчет личности этого хана, очевидно смешав его с Селим-Герай-ханом II (1743—1748), сыном Каплан-Герай-хана, покончившим свое царствование и земное существование еще в 1161 году (1748).

Одновременно с тем, как кяхья-капыджи был послан арестовать Крым-Герая, капыджи-баши Сулейман-аге поручено было представить в Порту предназначенного в преемники Селим-Герая III. Наш консул Никифоров писал про него, что «новопожалованный хан Селим-Герай из Романии в местечко Каушаны прибыл… сентября 29 дня, а продолжит ли тамо время, или сюда (то есть в Бакче-Сарай) вскорости прибудет, неизвестно». Затем, ничего не видя, наш дипломатический агент уже аттестовал нового хана с хорошей стороны: «…Нововозведенного же Селим-Герая по довольному о нем знанию похваляют, что он добрых качеств человек». Между тем расхваленный им хан оказался рьяным противником пребывания его в Бакче-Сарае. По вопросу об удалении русского резидента в Крыму возникла целая дипломатическая переписка, в которой ханское мнение имело первенствующее значение, ибо на нем Порта основывала свой отказ в допущении нового консула в Крым на место неудачливого Никифорова. Вот содержание этого любопытного документа, озаглавленного «Представление Крымского хана по делу о консуле»: «В прибывшей на этот раз мудрой грамоте их (то есть хана) содержится следующее. Сделано осведомление насчет того, чтобы обсудить назначение со стороны России консула внутри Крыма и пребывание его там с тем, что если в этом нет худа, то бы указать на это. В эту пору от киевского генерала прибыл ко мне посол. Во время разговоров он ввернул также слово о назначении консула. При моем предшественнике, я сказал, вопреки обычаю был назначен консул. Атак как взыскиваемые вами теперь убытки есть дело, случившееся в то время, то что хорошего вышло из нахождения консула? Когда, слава Богу, в падишаховой Державе ханский трон назначен был нам, то по прибытии нашем в Буджак к нам поступили от жителей Крыма челобитные. В них говорилось, что с древних времен и до сей поры внутри нашего государства не было назначаемо консула со стороны державы российской, и обычая такого не было. С назначением же его в царствование вашего предшественника, во время его пребывания внутри нашего государства им совершены противные условиям мирных отношений и непристойные поступки. Терпеть долее нет возможности. И вот все как есть жители страны отозвались, говоря: “мы этого не принимаем”, и просили об удалении его. Поступивший их рапорт еще при покойном бывшем садразаме Мустафа-паше был отослан в Счастливую Порту. Тогда дело обошлось тем, что по приказу Высокой Державы дан был отзыв на предъявленную со стороны России статью. Мало того: когда ваш покорный слуга был приглашен в Порту, то мы обсуждали этот вопрос с вашим высокостепенством (то есть с верховным везирем) и реису-ль-кюттабом-эфенди. Затем, когда я удостоился высочайшей аудиенции, то и в их блистательном цесарском присутствии было упомянуто об этом, как следовало. Его величество присутствовал в заседании, когда ваш покорный слуга стал излагать обстоятельства дела. До вашего везирского слуха дошло, конечно, что было дано знать чистейшею речью его величества государя. А так как противное высочайшей речи повело бы к нелепости, то думается, что вы соизволите счесть подобающим и целесообразным отзыв в смысле точного исполнения высочайшего повеления». Этим документом совершенно подтверждается все то, что известно из других источников. Из донесения Обрезко-ва также видно, что главной помехой к исполнению желания русского правительства иметь консула в Крыму было сопротивление бакче-сарайского населения, и главным образом духовенства как ведущего класса. При этом Порта не пыталась принудить хана, который вел себя как самовластный господин во внутренних делах; да если бы и решилась принудить, то из этого проку не вышло бы, так как крымцы нашли бы способы подкопаться и под нового консула. Что же касается упоминания в документе о взыскании каких-то убытков, предъявленном русскими властями хану, то смысл его объясняется другим документом, содержащим в себе резюме представления, сделанного русским резидентом в Порту. В этом представлении говорится, что «когда в октябре 1763 года толпа кубанских татар вторглась в русские пределы и, повстречав торговый караван, отправлявшийся из Астрахани в Кызлар, напала на него и пограбила товару на сумму 7500 гурушей, то и со стороны коменданта Кызларской крепости принесена была жалоба кубанскому сераскеру, а бывшим в Крыму консулом подобная претензия была предъявлена как прежнему хану, так и нынешнему. Негодяи были обнаружены и сами сознались в том, в чем их обвиняли. Однако же сколько раз ни было требуемо возмещение причиненного им ущерба, ничего не удалось получить. Мало того: так как виновные не были надлежащим образом наказаны, то дерзость их в совершении подобных злодейств еще увеличилась: на следующий год опять в октябре же месяце толпа упомянутых татар, добравшись до реки Терека, угнала у русских 300 голов скота» и т.д.