Крымское ханство в XVIII веке - [29]
Глава VI
Поведение барона де Тотта в Крыму и балагурство его мемуаров. — Личность Крым-Герай-хана I и смерть его. — Ничтожество Девлет-Герай-хана IV. — Разногласие отзывов о Каплан-Герай-хане II. — Настроение османской армии и поражение турок и татар от русских. — Военные успехи Каплан-Герая. — План императрицы Екатерины II о высвобождении Крымского ханства из-под турецкого верховенства. — Смена Каплан-Герая Селим-Герай-ханом III.
При Максуд-Герае и во второе ханствование Крым-Герая I имел пребывание в Крыму в качестве французского консула барон де Тотт[93]. Мемуары его пользуются известностью и цитируются всюду наравне с другими достоверными источниками исторических сведений. Г. Говордз целых две своих статьи о Максуд-Герае и Крым-Герае наполнил пространным извлечением из «интересных записок» барона де Тотта. Между тем, по правде сказать, ни одно сочинение не производит такого безотрадного впечатления своей высокопарностью, авторским самомнением, вздорностью содержания, обилием самопротиворечий, как мемуары этого французского дипломата, проявляющего в них развязность, как будто составляющую отличительную черту характера самого автора этих мемуаров. Прочитав длинную заносчивую лекцию о том, как надо изучать быт и нравы чуждых нам народов, он отвергает всякую достоверность и полезность наблюдений, сделанных прежними путешественниками. Распространившись потом о необыкновенных трудностях изучения турецкого языка, которых хватит на всю жизнь, барон, однако же, сообщает, что сам он изучил его с невообразимой быстротой. Бывши запанибрата, по его словам, с крымскими ханами, у которых он, впрочем, «целовал руки», де Тотт, однако, не научился писать их титул иначе, как «le Kat» — и это наилучшая аттестация его познаний в турецком языке. Всюду выставив свою собственную персону, он с явной хвастливостью приводит даже шутки, отпускавшиеся на его счет Крым-Гераем. Превознося ум, образованность, справедливость и политическую мудрость Крым-Герая до сравнения его с Монтескье, Тотт при этом рассказывает не особенно лестный анекдот о том, как искание одним ногайцем правосудия у хана сделано было предметом шутовской комедии, главную роль в которой играл опять-таки барон, принятый несчастным ногайцем, по недоразумению, за хана. Поэтому все, что сообщается Тоттом, требует самой тщательной проверки и сличения с другими данными. Куда большего доверия заслуживают по части сведений о турках и татарах такие почтенные труды, как путешествие де ла Мотрея[94] или как «Traite sur le commerce de la Mer Noire» («Трактат о торговле на Черном море») Пейсонеля! Последнему принадлежит еще и та честь, что он сделал достодолжную оценку мемуаров Тотта в особой брошюре под заглавием: «Observations critiques sur les memoires de M. le Baron de Tott» (Amsterdam, 1785; «Критические замечания по воспоминаниям барона де Тотта»), где с беспощадной очевидностью выставил всю вздорность сочинительства своего соотечественника-авантюриста.
Рассказав про свои беседы и поездки на охоту с Максуд-Гераем, Тотт подметил в этом хане одну только характерную черту — жадность, и для иллюстрации приводит случай с Якуб-агою, где сам он, Тотт, выступает в благородной роли заступника и покровителя несчастного Якуба, который бы иначе непременно погиб.
«Якуб-ага, начальник и главный таможенный чиновник Балты, — читаем в мемуарах, — чуть-чуть не сделался жертвой ее (жадности Максуд-Герая). Лишенный своей должности и своего достояния, заключенный в оковах в тюрьму, он рисковал потерять еще и голову, несмотря на все старания своей покровительницы (принцессы, 70-летней старухи, осчастливившей барона презентованием ему собственноручно вышитой узорами цветной рубашки), и мне показалось весьма важным похлопотать о спасении и поддержке этого человека, которому Франция всегда имела повод считать себя обязанной».
Барон говорит тут, да не договаривает. Дело в том, что момент, о котором идет речь, был самый критический в вопросе о войне между Турцией и Россией. Донесением от 7 июля 1768 года Обрезков уведомляет русское правительство о сообщении Порты, что значительный казацкий отряд, преследуя польских мятежников, въехал в Балту, село, принадлежащее крымскому хану и находящееся на самой польской границе, причем казаки, истребляя конфедератов, убили несколько татар, молдаван и турок. Этому разбойничьему набегу казаков придан был характер вызова со стороны России, и он послужил ближайшим фактическим мотивом к открытию военных действий. В действительности происшествие в Балте имело частный характер стычки христиан с мусульманами и евреями, без всякой политической подкладки.
Что же оказывается? Всю эту историю раздул не кто иной, как барон Тотт, который подкупил балтского начальника Якуба послать ложное донесение в Порту, как это открылось из перехваченной депеши Тотта герцогу Шуазелю[95]. Вот в чем, а не в жадности, вероятно, надо искать причину немилости Максуд-Герая к Якуб-аге; вот где причина и такого заступничества барона за Якуб-агу, а не в его великодушии; вот где, наконец, разгадка темного намека Тотта на какие-то услуги Якуба-аги Франции — намека, подтверждающего вместе с тем и участие французского эмиссара в создании casus belli
