Крылья демона - [28]

Шрифт
Интервал

– Терс, ангаже, хоро-о-оший октав, только чуть быстрее нужно. Так, кроазе, блестяще, но не вышло, ремиз, вольт… Корпусом помогайте…, правильно, … кварт левый, терс…

Через десять минут барон уже выглядел неважно, похоже, что не только физические силы ему изменяли, но и появился страх перед моей беспечностью профессионального убийцы, считающего смерть особым видом развлечения.

– У кого вы учились, позвольте спросить? – наконец, не выдержал он.

– Вы не поверите.

– И все же, скажите, – попросил он, будучи отбит очередным моим блоком.

– Имена: де Марко и д'Анжело, вам что-либо говорят?

– Слыхал. Вы что у обоих учились? – удивился барон. – Тогда мне понятна ваша резвость.

– Нет, барон, их обоих я обучал, – ответил я, и прежде, чем он успел удивиться, я произвел двойную контратаку, завершил которую ударом в сердце.

– Дьяв… – прохрипел барон и замертво рухнул на пол.

Именно потому, что у меня не было желания издеваться над ни в чем не повинным человеком, я сразил его, вонзив клинок в сердце молниеносным ударом, отточенным мной в спарринге с испанским мастером еще до рождения барона. Однако впервые я почувствовал жалость к человеку, хоть он умер не по-настоящему, не в реальности, но меня почему-то терзали сомнения о правильности моего поступка. Я понял, что даже в театре мне будет тяжело убивать вот так хладнокровно.

Маркиза же равнодушно наблюдала, как барон упал к ее ногам. Эта смерть ее заботила не больше, чем смерть той куропатки, которую она съела на завтрак.

– Ну вот, лжеграф, вы устранили свидетеля. Что теперь?

– Теперь, Воле, я хотел бы с тобою поговорить.

– Кто ты? Что тебе нужно? – насторожилась она, ведь я назвал ее настоящее имя, а имя демона не должны знать люди.

– Ты уже поняла, что я не человек или мне нужно еще и тебя убить на дуэли?

Она расхохоталась, показывая белоснежные зубы.

– Меня? Нет такого демона, который мог бы меня победить в фехтовании.

– А если есть, то кто это может быть?

– Нет такого, – зло сказала она.

– Подумай хорошо.

– Ну, может быть, только Иблис…

– Но, если драться, не применяя силу демона, а только использовать человеческое тело?

– Тогда и Дьявол со мною не справится, потому что он все же ленивее любого другого демона в таких занятиях, как фехтование. Его стиль – это ружья и пушки, яд и предательство.

– Ты хорошо подумала, дорогая моя, уверена, что ты первая?

– Что, хочешь проверить? – улыбнулась она.

– Знаешь, любимая, придется так и сделать, чтобы убедить тебя в том, кем я являюсь на самом деле. Только уговор, деремся до первой крови.

– Хорошо, любимый, – с иронией согласилась она, оттащив за ногу труп офицера и взяв его оружие.

Мы сошлись в атаке. Это был тяжелый случай, драться с самим собой. Противника такого уровня у меня еще не было. Единственно, что мне облегчало задачу, так это то, что я все же имел на двести лет больше опыта, а также знал весь набор ее приемов, чувствовал, что она собирается делать в конкретный момент.

Мы кружили по залу как два вихря, нанося и парируя удары с такой скоростью, что случайный свидетель мог их вообще не видеть. Звон ударов сливался в одну мелодию, которая даже на секунду не прекращалась. Я боялся рисковать с нападением, поскольку знал свое «честное слово» восемнадцатого века – она могла запросто меня убить, не моргнув глазом, забыв об уговоре. Заботясь о своей жизни, я провел невозможный для европейского фехтовальщика прием: проведя атаку в верхней плоскости, я сделал мгновенную подсечку в восточном стиле. Маркиза полетела на пол, но, падая на спину, мгновенно сгруппировалась и приняла боевую стойку. Однако в момент ее падения, я успел распороть бедро острием шпаги. От ярости, похоже, у нее помутнело в глазах, потому что она, позабыв об осторожности, бросилась на меня с полным пренебрежением к защите. Я ушел с линии атаки, пропустил чуть вперед ее корпус и выбил шпагу сильным ударом в гарду.

– Стой! – скомандовал я, предотвращая попытку своего визави подобрать клинок.

– Это не было честным боем, – возмутилась она, все же останавливаясь.

– Конечно, не было – согласился я. – Ведь я применял приемы японского кендо, которое ты еще плохо изучала. К тому же я знал все твои любимые удары.

– Постой, ты это я в будущем?

– К вашим услугам, Воле-младший! – сказал я и поклонился. – Честно говоря, мне казалось, что я был гораздо сообразительней. Ты слишком долго догадывалась.

– Полегче, парень. Чего ты здесь делаешь? – нахмурилась она. – Зачем все это представление с убийством моего клиента раньше времени?

– Я пониманию, Воле, что мы не любим, когда к нам приходят из будущего, ибо это значит, что текущие события не будут настоящими, но хоть ты и забудешь обо мне, после моего ухода, но я-то буду помнить, а значит и ты в будущем пройдешь через это.

– Давай без философии, все равно ты мне ничего нового не скажешь, я же знаю себя как облупленного. Помнишь, как я беседовал сам с собой, когда прибыл в прошлое, чтобы посмотреть на последний день Сократа. Спорил тогда сам с собой целые сутки и что, какие выводы – да никаких, просто потратил время. Хотя, должна признать, что мне следовало раньше тебя распознать, особенно когда ты использовал мое имя. Может, действительно, поумнею в будущем? Короче, выкладывай, зачем пожаловал и почему сразу не признался кто ты.


Рекомендуем почитать
Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Человек, который видел все

Причудливый калейдоскоп, все грани которого поворачиваются к читателю под разными углами и в итоге собираются в удивительный роман о памяти, восприятии и цикличности истории. 1988 год. Молодой историк Сол Адлер собирается в ГДР. Незадолго до отъезда на пешеходном переходе Эбби-роуд его едва не сбивает автомобиль. Не придав этому значения, он спешит на встречу со своей подружкой, чтобы воссоздать знаменитый снимок с обложки «Битлз», но несостоявшаяся авария запустит цепочку событий, которым на первый взгляд сложно найти объяснение – они будто противоречат друг другу и происходят не в свое время. Почему подружка Сола так бесцеремонно выставила его за дверь? На самом ли деле его немецкий переводчик – агент Штази или же он сам – жертва слежки? Зачем он носит в пиджаке игрушечный деревянный поезд и при чем тут ананасы?


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


«Жить хочу…»

«…Этот проклятый вирус никуда не делся. Он все лето косил и косил людей. А в августе пришла его «вторая волна», которая оказалась хуже первой. Седьмой месяц жили в этой напасти. И все вокруг в людской жизни менялось и ломалось, неожиданно. Но главное, повторяли: из дома не выходить. Особенно старым людям. В радость ли — такие прогулки. Бредешь словно в чужом городе, полупустом. Не люди, а маски вокруг: белые, синие, черные… И чужие глаза — настороже».


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.