Крылья беркута - [27]

— Анна, Надежда! — закричал он, очутившись в прихожей. — Огня! В подвал! Скорее!

На его крик кинулась бабушка Анна, но Надя остановила ее:

— Я сама.

Она бросилась в прихожую, схватила подсвечник с непочатой свечой, на бегу зажгла...

В подземелье вели два хода — один со двора, другой из дому. Раньше ключ от подземелья висел в общей связке бабушки Анны, но около года назад Стрюков повесил замок с секретом и с тех пор в подземелье спускался только сам. И сейчас он отпер замок дрожащими руками, и тотчас же заскрипела массивная, обитая толстым листовым железом дверь, за ней вторая, дубовая, и огонек свечи осветил каменные ступеньки, ведущие вниз.

Надя шла впереди, за ней Ирина, позади Стрюков. Надя знала, что у лестницы тридцать две ступеньки, и по привычке мысленно считала их. Вот и последняя. Каменный пол. Сводчатый из камня-дикаря потолок, стены из громадных каменных плит, каменные же перегородки, будто сусеки в крестьянском амбаре, толстое железное кольцо, накрепко вделанное в стену. Когда построили это угрюмое подземелье, Надя не знала, да и вряд ли кто знал, кому и зачем понадобилось сооружать эту подземную крепость. Не знал этого и Стрюков. Сам он не строил ни подземелья, ни дома — все принесла в приданое покойная жена, мать Ирины, единственная наследница известного своей удачливостью и богатством купца Прознышева. Он-то и воздвиг дом, а подземелье осталось от недостроенного казенного сооружения, которое, как говорили в народе, начал было воздвигать незадолго до восстания Емельяна Пугачева бывший в те поры генерал-губернатор из немцев. В те времена неблагополучно было во всем крае, пошаливали ватаги беглых крепостных и работных людей, жестоко мстивших за свое нищенское, бесправное положение. Незадачливый генерал-губернатор, чтобы приостановить надвигавшуюся грозу, и надумал было построить особую тюрьму с подземным «пытошным» тайником. Подземелье соорудили, а постройки над ним так и не удалось возвести — началось пугачевское восстание. Старого губернатора сместили, а новый на затею своего предшественника махнул рукой. Однако ходили такие слухи, будто все же несколько человек из дружков Емельяна Пугачева — все оренбургские да уральские казаки — томились в этом каменном мешке, тут их пытали палачи, и кровью казачьей залиты были каменные плиты.

В подземелье не долетали никакие звуки, всегда стояла пугающая тишина, в нос ударял дурманящий запах.

— Сыро. Дышать нечем, — передернув плечами, сказала Ирина.

— Подвал, ничего не поделаешь. Да это только сначала, а потом ничего, незаметно становится. Зато сюда никакой снаряд не залетит, — успокаивал Стрюков.

Ирина сделала несколько нерешительных шагов, окинула взглядом покрытые плесенью серые своды и, круто повернувшись, пошла к выходу.

— Противно, словно заживо погребенные, — брезгливо обронила она.

Дорогу ей преградил Стрюков.

— Но ведь там...

— Ничего, — не дала ему договорить Ирина. — Я не такое видела — обошлось. И теперь обойдется.

Каблуки ее хромовых сапожек застучали по каменным ступеням. Вслед за ней заторопился Стрюков. Шествие замыкала Надя, бережно заслонив ладонью мечущийся из стороны в сторону робкий огонек свечи.

А наверху пальба не прекращалась. После мрачной тишины подземелья шум и грохот боя казался еще страшнее и оглушительнее.

— Слышишь? Я же говорил!

— Ну и черт с ними, — со злой досадой сказала Ирина. Она нервно сжала ладонями виски и закрыла глаза. — Я очень устала. С ног валюсь. Если не спать, то хотя бы прилечь. Проводи меня, Надя. Хотя... подожди! — Ирина сделала небольшую паузу. — Как ты себя чувствуешь?

— Я?! — удивилась Надя. — Ничего.

— Анна сказала, будто ты заболела. Голова и вообще, — пояснил Стрюков.

— Все прошло. Это так себе, бывает.

— Нет, если нездоровится, то зачем же? Иди к себе и пошли Анну.

— Как хотите, но я совершенно здорова.

— А я тебе что говорил? — обратился к Ирине Стрюков. — Так оно и есть.

— Поднимемся ко мне, — сказала Ирина Наде и, подойдя к отцу, обняла его. — Доброй ночи, отец.

— Ночь-то уж почти вся позади, — взглянув на часы, сказал Стрюков. — Скоро светать начнет. Скорее бы.

Наде не хотелось оставаться наедине с Ириной. Она так устала за эту беспокойную и полную событиями ночь, что еле держалась на ногах. Кроме того, тревога, охватившая Надю во время разговора с Семеном, так ее и не покидала. А когда вдруг среди ночи завязался бой, тревога овладела всем ее существом, всеми помыслами. Надя понимала, что где-то в этом пекле, возможно совсем неподалеку, находится Семен и что ему ежеминутно грозит опасность. «Побереги себя, Семен! Выживи! Хороший, славный, дорогой, самый дорогой человек! Пускай матерь божья мимо пронесет смертельную пулю», — молила Надя.

Если бы не Ирина, она пошла бы сейчас в свою комнату и встала там на колени перед образами.

Приготовив Ирине постель, Надя собралась уходить.

— Ты очень устала? — неожиданно мягко и задушевно спросила Ирина.

Сам этот вопрос, а особенно тон, в котором он был задан, немало удивил Надю, и она ответила что-то невнятное, вроде «не привыкать».

— Садись. Поговорим немного, — предложила Ирина. — Все равно из-за этой трескотни не уснуть. Придвигай ближе кресло.