Крыло беркута. Книга 2 - [14]

Шрифт
Интервал

— Да ты же от этого и выгадаешь, — ответил Ядкар. — Взамен каждого копья получишь пять, а стрел — вдесятеро больше. Так повелел великий мурза!

Ядкар отправился на башкирские земли уже не в звании баскака, а в качестве посланца великого мурзы, его полномочного представителя. Сначала он намеревался глянуть хозяйским глазом на давно знакомые места, провести денек в своем становище на Слаке, в Таштирме. Но на первой же стоянке изменил намерение.

«Пойду вверх по Сакмаре, перевалю за Урал, — решил он. — Надо потрясти бурзянцев, усергенцев, тангаурцев, отрешить их от беспечной жизни. Пусть внесут свою долю в укрепление ногайской державы! А в Таштирму я могу заглянуть и на обратном пути».

7

Поимка неподалеку от Тулы гонца с письмом крымскому хану заставила молодого московского царя встрепенуться.

Конечно, и прежде не ему самому, так его окружению то и дело приходилось, отложив все другое, заниматься Казанью. В год змеи[3] русские подошли под ее стены, можно сказать, поднесли кулак к самому носу Сафа-Гирея, но не ударили. Сожгли Ханские ворота, а в город не ворвались. Объясняется это скорее всего тем, что у пятнадцатилетнего царя Ивана не было еще ни опыта, ни достаточных сил.

В ответ на набеги Сафа-Гирея Москва из года в год предпринимала походы в пределы Казанского ханства. Однако это не отрезвляло воинственного хана, опять и опять зорил он русские города, опустошал русские земли. Пользы ханству это не приносило, наоборот, ослабляло его, ибо при каждом набеге ханское войско теряло какую-то свою часть, понемногу таяло. А главное — эти разбойные по сути набеги усиливали гнев русских, возбуждали ненависть к казанцам также у инородцев, исстари пользовавшихся покровительством русских княжеств.

Походы русского войска пока что не увенчивались крупными победами, порой оно возвращалось назад вовсе ни с чем или даже потерпев поражение. Но повторявшиеся вновь и вновь столкновения противоборствующих сторон учили молодого царя уму-разуму. В конце концов он пришел к твердому мнению, что вместо выставляемых князьями и боярами ополчений надо ему иметь единую государеву воинскую силу, что без этого врага не одолеть.

Приступив к созданию наемного стрелецкого войска, он уже довольно заметно продвинулся вперед в осуществлении своего замысла, когда пришла весть о смерти Сафа-Гирея. И тут царь, умиротворенный этой вестью, приостановился. Как человек, встретивший при подъеме в гору камень, на который можно присесть, решил передохнуть и на некоторое время впал в благодушное состояние. Что ни говори, теперь предстояло иметь дело не с коварным ханом, способным в любой миг вонзить в тебя кинжал, а, судя по всему, с красавицей ханшей по имени Суюмбика. Провозглашение казанским ханом двухлетнего Утямыш-Гирея царь истолковал как доброе для Москвы предзнаменование. Значит, решил он, исходя из собственного опыта, за малолетнего сына будет править мать, а женщина предпочтет войне мир, и, может быть, удастся покончить со столь долгой враждой между Русью и Казанским ханством без кровопролития.

Письмо сеида Кулшарифа крымскому хану Сахиб-Гирею вызвало волнение, подобно камню, упавшему в успокоившееся было озеро, и напомнило, что дующие с востока ветры могут породить и бурю.

«Не забывай, благородный Сахиб-Гирей: враг у нас один, — говорилось в письме. — Не забывай: Казанское ханство необходимо сохранить. Не забывай: защита этой опоры мусульманского мира — наш общий священный долг. Утверди человека счастливорожденного, в чьих жилах течет кровь крымских ханов, для возведения на казанский престол. Пришли с будущим ханом надлежащее войско. Воины должны быть хорошо вооружены. Не забывай: враг наш могуществен…»

Когда толмач, казанский мурза-перебежчик, хоть и коверкая русские слова, а все же довольно точно по смыслу перевел письмо, царь задумался о подписавшем его сеиде Кулшарифе. Толмач от себя добавил, что Кулшариф — самый главный в ханстве мулла, вроде русского митрополита. Стало быть, думал царь, смежив веки, есть в Казани еще и сила, направляемая этим сеидом. Большая сила, ибо ее опора — вера, пусть и поганая, не православная, а вера. Можно Суюмбику одолеть, а этот сеид — орешек потверже. Опасен, весьма опасен басурманский митрополит, и не только тем, что призывает в Казань крымское войско. Он будет все время раздувать огонь войны, подстрекая и самих казанцев.

Мелькнула мысль: надо устранить этого сеида Кулшарифа.

Может быть, не составило бы особого труда подослать к нему убийцу, помогли бы недруги сеида, их и в Казани было предостаточно. Но чутье подсказало царю: убийство Кулшарифа, вызвав ярость его приверженцев и сплотив их, скорей всего не облегчит, а отяготит борьбу с Казанью.

А не удастся ли склонить сеида на свою сторону? Пожалуй, нет. Но не лишне исподволь через тайных посланцев внушать его пастве и всем инородцам, что царь и великий князь московский и всея Руси Иван Васильевич никакой веры не притеснит: кто б какому богу ни молился — на то его воля, пусть молится…

В долгую и глубокую думу погрузило царя случайно перехваченное письмо. И в его душу, обретшую было покой, как бы убаюканную вестями о смерти Сафа-Гирея и провозглашении ханом малолетнего Утямыш-Гирея, снова вселилось беспокойство.


Еще от автора Кирей Мэргэн
Крыло беркута. Книга 1

В первой книге романа показаны те исторические причины, которые объективно привели к заключению дружественного союза между башкирским и русским, народами: разобщенность башкирских племен, кровавые междоусобицы, игравшие на руку чужеземным мурзам и ханам.


Тайна Караидели

Приключенческая повесть известного башкирского писателя Кирея Мэргэна (1911–1984) о пионерах, которые отправляются на лодках в поход по реке Караидель. По пути они ближе узнали родной край, встречались с разными людьми, а главное — собрали воспоминания участников гражданской войны.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.


Иначе не могу

Описываемые в романе события развертываются на одном из крупнейших нефтепромыслов Башкирии. Инженеры, операторы, диспетчеры, мастера по добыче нефти и ремонту скважин — герои этой книги.


Родные и знакомые

Роман о борьбе социальных группировок в дореволюционной башкирской деревне, о становлении революционного самосознания сельской бедноты.


Когда разливается Акселян

Роман повествует о людях, судьбы которых были прочно связаны с таким крупным социальным явлением в жизни советского общества, как коллективизация. На примере событий, происходивших в башкирской деревне Кайынлы, автор исследует историю становления и колхоза, и человеческих личностей.